Ильяс Есенберлин - Мангыстауский фронт

В это время в зал вошел Кунтуар. Его черные когда-то как смоль, вьющиеся волосы теперь покрылись сединой, а вообще такой же, как прежде: прямой и статный, словно не берет его время. Посверкивает стеклами очков в золотой оправе. Жаннат смущенно отвела взор от Кунтуара, не выдержала его прямого взгляда. Навстречу археологу вышли подруги Жаннат, взяли его под руки, провели вперед. Ергазы переменил тактику: не ждал, как всех других, когда подойдут и поздороваются, а сам поспешил навстречу гостю.

— Извини, что опоздал на торжественную часть, — говорил Кунтуар после того, как по-дружески обнял и поздоровался с Ергазы. В этот знаменательный день он отбросил все свои сомнения и обиды. — На шесть часов задержали самолет в Алма-Ате из-за нелетной погоды.

— Ничего, главное, что ты все-таки приехал! — радостно отвечал Ергазы. — Уж я боялся, что не явишься вовсе…

— Что ты, что ты! Как же пропустить такой дастархан! — шутил, как обычно в таких случаях, Кунтуар. И своей мягкой улыбкой приветствовал молодежь, успевшую окружить его. — На юбилеях я предпочитаю посещать не первую, а вторую часть.

Шутка старого археолога была поддержана дружным звонким смехом. Казалось, с приходом этого доброго и веселого, меткого на слово и острого на ум человека все вокруг посветлело, будто в зале зажглись дополнительные огни. И Ергазы вдруг сник, загрустил. «Везет этому Кунтуару! Только явился, все внимание ему. Молодые из кожи лезут, готовы в рот заглядывать, на лету ловят каждое его слово. И чем он их околдовывает?»

С появлением Кунтуара все, как по команде, стали усаживаться за столы. Жаннат, чтобы не встретиться даже взглядом с отцом Даниеля, пробралась в дальний конец зала и села там. Напротив Кунтуара оказался Арман.

Председатель юбилейной комиссии, один из самых почетных гостей — Сыздык, ведущий вчерашнего торжественного вечера, не мешкая взял слово и сегодня.

— Дорогие друзья! — начал он, непринужденно поправляя одной рукой галстук. — Мы собрались сегодня здесь, чтобы продолжить торжество в честь нашего дорогого друга, одного из известнейших ученых земли казахской, нашего уважаемого Ергазы. Велики заслуги его перед Родиной… — И Сыздык повторил все, что говорилось вчера. Закончил он речь здравицей в честь своего директора: «Успехов тебе, дорогой Ергазы, много лет жизни!» — Оратор лихо опрокинул рюмку коньяка.

В подобном же тоне произнесли еще несколько тостов. Последним слово было предоставлено Кунтуару.

— В каждом возрасте у человека есть свои радости, — сказал он спокойным, но довольно громким голосом. — Перед натиском и дерзостью молодости жизнь щедро открывает свои тайны. Молодого человека зовет к подвигу мечта сказать миру еще никем не сказанное. В зрелые годы человек горд от сознания того, что позади жизнь, посвященная честному труду и борьбе за светлое завтра родного народа. И это — основная цена прожитого. Но есть и еще одна мера — чистые, не запятнанные ни предательством, ни обманом честь и совесть человека. Это ли не гордость для него?! — Кунтуар был верен народной мудрости: хочешь помочь другу в беде — подскажи ему, как бы ты поступил в данном случае сам. — Дорогой мой старинный друг Ергазы! Именно этим ты и можешь гордиться сегодня перед нами, своими сверстниками, перед всеми, кто собрался здесь чествовать тебя. Поэтому-то я и прилетел сюда, не посчитавшись ни с занятостью, ни с расстоянием. От души желаю тебе счастья и долгих лет жизни! Предлагаю поднять тост за здоровье Ергазы!..

Потупясь в пол, именинник сокрушенно думал: «Бог ты мой! Неужели Кунтуар не знает о моем действительном отношении к нему? Или разыгрывает из себя великодушного человека? А может?.. Это точно! Именно сейчас, здесь, он решил пристыдить меня таким образом и унизить».

А Кунтуар между тем, без тени сомнения и, как говорится, не тая камня за пазухой, продолжал говорить:

— Надо признать, однако, и слабость стариков перед молодыми. Пока человек молод — и дети его малы. Лишь подрастут, самое бы время жить да жить родителям, а тут старость! Наши сыновья и дочери часто идут не за нами, а выбирают собственные дороги. И, как правило, предпочитают в жизни неторные пути. Радость детей становится твоей радостью, горе детей — твоим горем. И нет в старости счастливее человека, который дал своему сыну-птенцу крепкие крылья, светлый разум и горячее сердце! Слава аллаху, и здесь, дорогой мой друг Ергазы, ты можешь гордиться. Поэтому тост я поднимаю и за твою семью, за верную твою супругу, подругу долгой жизни! К сожалению, мне сказали, она тяжело больна и не может разделить нашу всеобщую радость… Предлагаю также тост за твоего сына, который оберегает и лелеет твою старость! И за здоровье твоей снохи… — Кунтуар осекся. Он искал глазами Жаннат. Наконец нашел. Все, кто знал историю любви Жаннат и Даниеля, насторожились: «Что-то сейчас будет!..» Однако Кунтуар смотрел на Жаннат с теплотой и доброжелательностью. — За твое здоровье, Жаннат, — тихо произнес он и выпил.

В это самое время у входа послышался шум. В зал буквально прорвалась какая-то пестрая компания, которую никак не хотели пропускать дежурившие у двери. Компания явно держала направление к праздничным столам. Впереди смело шагала девица в огненно-рыжем парике. Довольно стройную фигуру ее плотно облегал красный жилет. Длинную шею, женственность плеч и рук подчеркивал свитер. В ушах — золотые серьги. Жаннат без труда узнала Биби, которую видела раньше.

За спиною Биби, уже не так решительно, приближалась к столу ее подруга. Эта выглядела более скромно. Вместе с ними вошло еще несколько женщин. Арман вскочил, подбежал, расшаркался, приглашая компанию к столу. У Жаннат защемило сердце. Она почувствовала свою беззащитность и… неминуемую беду — так жаворонок по малейшему дуновению ветерка в ясном небе чувствует приближение бури. «Нет, нет! — пыталась успокоить себя Жаннат. — Не может быть!»

Еще до этого Жаннат заметила, что Арман сидел, то и дело поглядывая на входные двери. «Что это с ним, кого он ждет?» — терялась она в догадках. Теперь все ясно. Однако Жаннат всем видом старалась показать окружающим, что ничего особенного не произошло. Так сказать, усыпляла бдительность присутствующих. Сама же еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться.

Банкет прогремел обилием блюд, тостов, комплиментов, — все было по душе, и большинство, расходясь, считало: «Той удался на славу». Лишь несчастная Жаннат вернулась домой, убитая горем: Арман ушел провожать Биби.

Она лежала с открытыми глазами, сон не приходил. В какой-то момент не выдержала, заплакала. Уткнувшись в подушку, тихо всхлипывала, боясь разбудить детей… На рассвете услышала шаги Армана. Он вошел, открыв двери своим ключом, и молча улегся на диван в зале. Так повелось у них давно. Если муж возвращался вот так же, на рассвете, Жаннат считала: «Заигрался в карты с друзьями…» Никакие другие мысли ей и в голову не приходили. Да и не до размышлений было. Чуть подняла из пеленок первенца — родился второй. Каждый день — заботы, заботы о детях. Лишь иногда, почти с испугом, Жаннат спрашивала себя: «Неужели моя любовь к Арману целиком перешла к сыновьям?» В последнее время, в хлопотах по дому, о больной Акгуль, о банкете свекра, Жаннат вроде и вовсе забыла, что у нее есть муж. У нее ни разу не возникало желание упрекнуть его в том, что он возвращается домой поздно. Тогда почему же сегодня все взбунтовалось в ней? Ревность. Да. Жаннат поняла, что любит мужа, как в первый день встречи…