Марк Еленин - Добрый деловой человек

— Считаешь, спасли? — возразил Богин заносчиво. — Дошел бы, сам дошел.

— Нет, Степан Иванович. Не дошел бы ты и не дополз. А как лег — заснул и кранты тебе, прости, пожалуйста. Замерз бы, как заяц. И снегом занесло бы так, что ни ночью, ни днем не нашли бы мы тебя, если даже всю пустыню перелопатили. Вот так, дорогой товарищ. Идем — доведу.

— Сам, — сказал Богин. Он оторвался наконец от куста, шагнул, упал лицом в снег плашмя и потерял сознание.

Таким человеком был Степан Иванович Богин. И никто и ничто не могло его ни изменить, ни переделать.

Богин словно доказывал всем, что пустыня его не испугала. Сменив шофера, он месяц мотался по пескам, не слезая с «газика» в любую погоду. Говорили, что его видели сразу в нескольких местах. Он был энергичным и неутомимым. Все высокие и тощие начальники неутомимы, но этот оказался просто джином, выпущенным из бутылки…

На Бешагаче экскаваторы царапали котлован под обогатительную фабрику. Будущий город потихоньку обрастал вагончиками, которые выстроились уже в длинную улицу, ей и название дали — Пионерская. Управление строительства росло и укрупнялось. Появлялись все новые и новые отделы, строительно-монтажные управления, прорабы и инженеры, возникла четкая диспетчерская служба. Но главное внимание и большую часть времени Богин уделял железнодорожному разъезду. Он считал — тут главное звено. И был прав, конечно. Десятки, а вскоре и сотни вагонов с грузами приходили на стройку: лес, кирпич, металл, механизмы. Не хватало путей, складских помещений, площадок для разгрузки. Богин кинул сюда лучшие силы и именно здесь создал первый строительный участок. Он повторял без устали и готов был даже, кажется, кулаками вбивать в голову каждого: принимать грузы «под откос» — преступление, хотите иметь бесперебойное снабжение всем необходимым — стройте хорошие склады. Прежде всего склады, склады, склады! И подъезды к ним, и дороги, дороги, которые удлиняют жизнь автомашинам. Богин потянул железнодорожную ветку от разъезда до Бешагача, к промплощадке. А параллельно ей ложилась бетонная автострада. Ложилась прочно — мимо будущего города и тоже к Бешагачу. Туда же должна была прийти ЛЭП. И вода. Для города, стройки и будущего комбината. Для комбината потребуется очень много воды.

Но воды пока что не было. Стройка сидела на голодном пайке. Пробуренные в разных местах артезианские скважины выдавали жесткую воду, совершенно непригодную для питья, содержащую три нормы солей. И как на грех, весна оказалась не дождливая.

Но стройка «пошла», как говорится. Стройка «начала дышать»…

Ежедневно в девять ноль-ноль Богин по селектору вызывал к микрофонам начальников объектов и участков, принимал их сообщения о плане работ на день, давал указания. В двенадцать ноль-ноль заседал оперативный штаб стройки.

Первым выступал главный диспетчер Афанасий Прокопенко — резкий в движениях и жестикуляции, похудевший и ставший еще более похожим на Богина. Прокопенко докладывал об основных событиях за сутки, о приказах сверху и особо важных рапортах начальников смен и участков. Иногда начальники смен и участков сами отчитывались и оправдывались перед штабом в упущениях, срывах. Богин подводил итоги. И тут он был беспощаден. Не всегда, может быть, и справедлив, но всегда всеми его поступками руководили интересы стройки.

Степан Богин был крут. Он с ходу, тут же на совещании, мог повысить или понизить в должности человека. Или даже снять его, уволить. Правда, он советовался с Базановым — заранее или позднее, — терпеливо доказывал необходимость своих действий, оправдывая каждый такой приказ, убеждал и добивался согласия со своими действиями. Отсюда, вероятно, и родилось общее мнение, что приказы Богина не подлежат обсуждению и что он не меняет их никогда.

Базанов понимал: начальник строительства проверял на нем, как на оселке, свои решения. Советовался будто, а на деле и его испытывал, всякий раз подчеркивая: видишь, мол, как я тебя ценю, как с тобой считаюсь, парторг, ни с кем не советуюсь, только с тобой. Зачем это ему нужно было? Боялся конфликта? Нет. Начальник стройки ничего не боялся. Он чувствовал себя крепко, «на взлете», и все понимали это, он давал всем это почувствовать. Его повседневная «работа» с кадрами должна была привести к созданию крепкого, спаянного «аппарата Богина», где все, объединенные общим делом, готовые разделить и общий успех, и общий провал, прямо-таки боготворили бы своего «шефа», своего «хозяина» и готовы были за него и в огонь, и в воду, и в медные трубы. Немалую помощь в этом оказывал Богину начальник отдела кадров управления строительства Мостовой, который представлялся Базанову человеком в некотором роде любопытным, хотя внешне и безликим. Он был упрям и молчалив, как несгораемый шкаф. Пять — десять фраз за полный рабочий день произносил, не больше. Кто-то назвал Мостового «кирпич», и это прозвище прочно прилепилось к нему. В подборе кадров Федор Мостовой руководствовался простым принципом: он хорошо знал, какие работники нужны Богину и что тот требовал от подчиненных в первую очередь (наряду с деловыми качествами, конечно): подчинения, подчинения и еще раз подчинения…

Алексей Алексеевич Милешкин, архитектор, представитель республиканского института «Горстройпроект», не нравился Базанову.

Правда, при первых встречах Глеб не смог составить определенного впечатления об архитекторе: во время общих разговоров Милешкин со скучающим видом помалкивал, но, когда очередь высказываться доходила до него, оживлялся и выступал, надо сказать, с блеском. Он бойко оперировал цифрами, называл проблемы, которые неизбежно возникнут у проектировщиков и строителей, и способы их преодоления, с пафосом защищал целесообразность проектов двух- и трехэтажных домов, простых для изготовления домостроительным комбинатом. И на макете, представленном Милешкиным, первый микрорайон действительно смотрелся довольно пристойно — Базанов, не погрешив против истины, должен был согласиться с Богиным. Но за последнее время мнение Глеба об архитекторе окончательно определилось. Алексей Алексеевич был достаточно опытным архитектором, но глубоко безразличным к своей работе человеком. Безразличным до цинизма. И не скрывал этого. Милешкин был худой, низкорослый и большеголовый. Голова его с остатками волос над ушами и на затылке напоминала скафандр. Сходство усиливали огромный, куполом вздымающийся над переносьем лоб и большие очки с толстенными линзами, скрывающими глаза. Милешкин напоминал муравья — какими их рисуют художники в мультипликационных фильмах.

Выслушав недавно рассуждение Базанова о том, каким ему видится будущий город, Милешкин усмехнулся и, не скрывая иронии, сказал: