Марк Еленин - Добрый деловой человек

Начальник строительства, вспрыгнув на гусеницу, а затем на капот трактора, произнес речь. Он сказал:

— Скоро здесь, на месте колышка, забитого мною сегодня, будет стоять стела. Золотом высечем мы на ней слова: «По воле ЦК, руками советских людей здесь будет построен город Солнечный». Наш город, товарищи! Самый молодой и самый лучший город на земле! Но не ради города приехали мы осваивать эти места. Страна ждет от нас золото. Оно у нас под ногами. Взять его, построить карьер и комбинат — вот наша главная задача! — Богин оглядел собравшихся, потом посмотрел вдаль, на цепь сиреневых холмов по горизонту, к которым клонилось солнце, и, неожиданно ожесточась почему-то, крикнул, форсируя голос: — Сроки у нас жесткие! Очень! Мы должны быть требовательны к себе! Надо сплющивать время. Стратегия стройки такая — все срочно, все быстро, все разом! Три кита нашей стройки: производство, снабжение, быт.

«Вот и тронная, программная речь начальника стройки, — подумал Глеб. — Сознательно заостренная, мобилизующая, призванная продемонстрировать твердый характер товарища Богина и требующая — по цепочке — также подчиненности от всех его работников сверху донизу. Умеет говорить, умеет воздействовать на людей жестким приказом, который замаскирован под дружеский разговор».

И тут, словно подслушав мысли парторга, Богин заговорил о дисциплине и ответственности:

— Каждый из нас должен уметь мгновенно разбираться в обстановке и видеть главное. Уметь подставить голову, если уверен, что прав. Идти напролом, если уверен, что прав. Поднять обе руки, если не прав. Не мямлить, не озираться, не разводить пожиже — выполнять приказ! С первого дня проявлять в себе эти качества. Такие люди мне нужны, с такими я буду работать. Все иные пусть мотают побыстрей и подальше. И последнее — сухой закон. Объяснять тут нечего. Пьяниц гнать взашей, какими бы специалистами они ни были. Объекты у нас с вами особые, трудные, а зарплатный коэффициент — будь здоров! Народ сюда повалит, так что выбирать из кого будет, не волнуйтесь! Если и начальника какого пьяным увижу — пусть на себя пеняет. На всю жизнь биографию испорчу. А выпить захочется, невмоготу станет — командировку берите.

Среди толпы раздался смех и одобрительный говор.

— Молодежь! Комсомольцы! — продолжил Богин. — Я жду от вас самоотверженности. Комсомол был всегда на передовых и самых трудных стройках. Не ныл, не распускал слюни, а работал! Уверен, что у нас сложится коллектив, которому будут по плечу любые задачи!

Раздались аплодисменты.

— Ну, все! Теперь каждый может погулять и осмотреть окрестности. Места здесь, как вы убедились, весьма колоритные. — Богин ловко соскочил с трактора.

Строители, оживленно переговариваясь, расходились: «тронная» речь начальника стройки всем понравилась.

«Немножко демагогии, но все, в общем, правильно и добавить нечего, — подумал Глеб. — Говорил просто и ясно, прямо заявил, чего нельзя, что можно, постращал, пошутил немного. Нормальная речь». И впервые подумал о том, что будущий город начинается все же по каким-то правилам и планам, а не так, как большинство его собратьев в Азии — стихийно. Вот и место выбрано. Как говорил вчера этот архитектор Милешкин, пески здесь неподвижные, грунты непросадочные и не сейсмичные, роза ветров определена — западная, проект застройки рождается… С водой вот будет худо. Нужны водовозки. Придется срочно начинать бурение. А на худой конец можно будет поставить пару насосов и подсоединиться к геологам Солнечного, к Устинову, он-то даст водички, поделится на первых порах с соседями — Глеб сам учил их этому, не откажут…

Мысли Базанова прервал начальник стройки. Степан Иванович был в прекрасном настроении. Из-за его плеча выглядывал Милешкин с фотоаппаратом в руках.

— Есть предложение, парторг, — сказал Богин, — сфотографироваться на память о дне основания города. В группе первопроходцев и нам с тобой отдельно. Алексей вот гарантирует высокое качество работ, говорит, что это не архитектура, тут он мастак. Я и сам, если по правде, не люблю фотографироваться. Но тут и повод, и впрямь торжество. Так что давай шагай со всеми.

— Есть шагать! — ответил Базанов.

Вскоре Базанов вылетел в областной центр представляться первому секретарю обкома.

Собственно, секретаря обкома Глеб знал еще по университетским временам, тогда Лазиз Сафаров учился на истфаке, был секретарем комсомольской организации, затем комсомольским секретарем университета — так и не стал историком: после окончания учебы взяли его в аппарат ЦК ВЛКСМ республики. И вот теперь, спустя два десятка лет, Лазиз Сафаров — партийный руководитель области, а Глеб Базанов — геолог, парторг стройки, под началом у него. Снова скрестились их пути, их караванные тропы.

В кабинете Лазиз поначалу сделал вид, что не узнал Глеба, задавал обычные вопросы: кто, откуда, чем занимался, как представляет себе свои будущие обязанности? Потом не выдержал, рассмеялся, вышел из-за стола и обнял Базанова. Но потолковать по душам им, конечно, не дали: звонили телефоны, бессчетное количество раз входил помощник, что-то говорил, склонившись почтительно, приносил бумаги. Лазиз пригласил Базанова вечером к себе домой. Им хотелось побеседовать, вспомнить университетские времена.

Сафаров изменился мало. Как и двадцать лет назад, был похож на лобастого бычка. Только короткие, раньше черные до синевы, твердые волосы его поседели на концах и напоминали мех чернобурки, да пополнел он, полнота при его небольшом росте замечалась сразу.

Лазиз познакомил Глеба с женой и четырьмя детьми, по обычаю угощал пловом, который сам долго готовил. А потом, сидя на айване, мужчины не торопясь пили терпкий чай и рассказывали друг другу о прожитом и пережитом. Лазиз — о своей области, куда его перевели полгода назад из Ташкента, и о перспективах ее развития, Глеб — о золоте и стройке, о ее влиянии на экономику области и даже республики в целом.

И только в конце вечера Лазиз заговорил о партийной работе, о том, что забирает она человека целиком, все его время — и день и ночь, будни и праздники. Тут все или ничего! Каждый должен решить, способен ли он на такую самоотдачу.

— Зато почет, — пошутил Глеб. — Положение, машина и все такое.

— Положение, конечно, положением, но ведь и ответственность, — серьезно ответил Лазиз. — А потом, учти: партийный секретарь — эталон для людей. Живешь, как на витрине, слушай, — хитро улыбнулся он. — Народу все известно, народ смотрит, как секретарь одевается, как дом содержит, как он к жене, к детям относится. Как с людьми здоровается, как разговаривает. И даже слова просто не скажешь — крепко надо думать, прежде чем слово скажешь — что, кому, почему? Скажешь, например, луна сегодня яркая, а иной ретивый чиновник, слушай, ее полой халата полезет прикрывать: указание, мол, получено. Положением надо умело пользоваться. Партийная работа — как айсберг: восемь десятых ее под водой — не видно со стороны, и поэтому не для честолюбивых она людей. — И сразу же поинтересовался: — А ты честолюбивый, как думаешь?