Марк Еленин - Добрый деловой человек

Так рассуждал Степан Иванович Богин, одним ухом слушая и в то же время набрасывая план своего выступления, в котором он решил быть жестким и потребовать того же от всех руководителей и оправдать эту жестокость аргументами о важности стройки и невиданно короткими сроками. А еще Степан Иванович Богин думал о том, как бы это сделать так, чтобы выступить последним, за парторгом, хоть это и не положено — последнее слово за собой оставлять… Богин не испытывал ни сомнений, ни колебаний, ни малейших угрызений совести. Он искренне верил, что начальник строительства имеет право поступать так, как сочтет нужным, если он уверен, что поступает на благо Делу, ради Дела… Тут он мог переступить и через самого себя, а не только через слова «неудобно», «неэтично», даже «немыслимо», и через десяток других подобных слов и фраз…

Партийную конференцию было решено продолжить на следующий день: записалось очень много желающих высказаться в прениях. Коммунисты проголосовали за то, чтобы не подводить черту.

А рано утром из Дустлика раздался звонок: приехали архитекторы из Ленинграда.

— Сколько их? — спросил Глеб у диспетчера.

— Пятнадцать — двадцать, — ответил тот несколько растерянно и добавил: — И вещи, очень много вещей.

Глеб тут же сообщил приятную новость Богину, сказал, что сам встретит гостей. Надеется, едут они не с пустыми руками, а с утвержденными проектами, но не понимает, почему столь мощным десантом, который непросто разместить где-то и устроить получше. И пошутил:

— Чтоб не разочаровались в восточном гостеприимстве и со стройки не сбежали. И ты уж давай поласковей, поприветливей, Степан, когда представлять их буду.

Богин ответил, что нынче не очень расположен к дипломатическим приемам, и поинтересовался, успеет ли парторг к открытию утреннего заседания или дал команду начинать без него.

— Успею, успею, — сказал Глеб, — обязательно!

Он вызвал два микроавтобуса и помчался к железной дороге. И тут впервые за долгое время подумал о Морозовой. Интересно, приехала ли она, ведь так стремилась посмотреть Азию, поработать на трудной стройке. И первой, кого он увидел на дороге, была она. Оба обрадовались встрече и не смогли скрыть этого.

— Я знала, именно вы приедете за нами, Глеб Семенович. Но почему-то думала увидеть вас в пропыленном комбинезоне, в ковбойке. А вы, как в Ленинграде, да еще при всех регалиях.

Глеб торопливо принялся объяснять, что у них второй день партийная конференция, поэтому он и при параде: положение обязывает, хотя встречать у себя дома дорогих гостей — ситуация не менее почетная и торжественная.

— Рада вас видеть, — сказала она.

— И я рад.

Они хотели сказать друг другу еще какие-то нужные, добрые и искренние слова, но тут их окружили архитекторы во главе с Кириллом Владимировичем Поповым, как всегда веселым, оживленным, с радостным лицом молодого спартанца.

Крепко тряхнув руку Базанова, он сказал:

— Рапортую! Привез несколько утвержденных Госстроем и министерством проектов, главное — проект дома. После бурных дебатов он признан экспериментальным… Привез группу архитектурного надзора в составе пятнадцати человек, на год. Примете хорошо, пробудут дольше. Группой руководит Морозова Наталья Петровна, заместитель Иван Олегович Яновский — вы знакомы. А это наш главный конструктор, вы тоже знакомы, впрочем.

Вперед выступил и поклонился человек в курточке со множеством кнопок, карманов и молний. В Ленинграде он казался пареньком, но тут, присмотревшись при ярком утреннем солнце, Глеб увидел, что пареньку за сорок, просто он, как большинство работающих в этом проектном институте, сумел сохранить спортивную форму. Главный конструктор поиграл молнией на груди и напомнил, слегка заикаясь:

— Св-вирин… Леонид Михалыч, п-п-прашу любить и жаловать.

Попов представил каждого из группы Морозовой и сказал:

— Помогите нашим ребятам, Глеб Семенович. Люди они, в сущности, на стройке бесправные, никто им не подчинен… — И улыбнулся. — А теперь — поехали, показывайте, что вы тут понакрутили.

…От бывшего разъезда, ныне железнодорожной станции Дустлик, начиналась степь. Серая и плоская, как стол. Желтая на песчаных волнах. Бурая и красноватая на плавных пологих холмах, уходящих к горизонту. Мимо станционных зданий и складов (они всегда кажутся неприглядными) шла на север прямая и широкая дорога. Песчаные языки упрямо лижут бетонное полотно. Ветер завивает и тянет к еще голубому в этот ранний час, но уже выцветающему небу пыльные буруны, гонит по степи большие шары перекати-поля.

— Все, как вы рассказывали, — говорит Морозова, повернувшись к Базанову. Она сидит в первом «рафике» рядом с шофером.

— Мрачно? — спрашивает Глеб.

— Информация была правдивой, — отвечает она и снова глядит вперед, с любопытством крутит головой по сторонам.

«Молодец, оделась не для прогулки, а соответственно пустыне: спортивный костюм, не очень яркая нейлоновая куртка, башмаки на толстой подошве — умница», — думает Глеб.

Дорога пересекла нечеткую, почти стершуюся цепочку холмов и чуть повернула на запад. Слева потянулась база стройиндустрии — подстанция, растворный и бетонный узлы, полигон, здание деревообделочного комбината, справа — строящееся здание холодильника.

— Теперь повеселее? — спросил Глеб.

— Темпы у вас, не знаю как и назвать, — отозвался Попов, — космические! Мы над проектами Солнечного работали, думали, удивим вас скоростями, но куда нам! Остается удивлять только идеями.

— Хорошие хоть идеи?

— По нашему мнению — гениальные!

— А по мнению Госстроя и Стройбанка?

— Тут особый разговор. Где шли напролом, где хитрили. Все уперлось в стоимость одного метра жилплощади. Но, в общем, пробили с помощью министерства. И если вы, строители, сделаете все, что мы надумали, — будет отлично.

— А почему дом экспериментальный?

— Да оттого, что с такой формулировкой и для себя спокойней: удастся, соорудим — значит, оправдан эксперимент, сорвется — а мы и не утверждали: просто дали, мол, попробовать, — заулыбался Попов.

— Послушайте, Кирилл Владимирович, а не согласитесь ли вы выступить перед нашими коммунистами и рассказать о проекте будущего Солнечного?

— Отчего же, я могу, — сказал Попов. — Проверим идеи на массах. Тем более что массы весьма компетентны, им строить все то, что мы накрутили, и главное — жить тут…

Партийная конференция работала до полудня.

Последним в прениях выступил начальник строительства. Он хотел, правда, чтобы речь его, а не Базанова как бы подвела итог собранию и наметила задачи, но Александр Трофимович Яковлев, очередной председательствующий, несмотря на записку Богина, не дал ему выступить после того, как будут закрыты прения и предоставлено заключительное слово Базанову. Степан Иванович в последний момент решил все же «не заводиться»: глупо, не место, не время. И как это вообще могла ему прийти в голову мысль ставить проблемы руководства на общее обсуждение, хотя всем известно, что народ всегда любил и любит либеральный стиль руководства, а поэтому и здесь, на партийной конференции, поддержали бы наверняка не его, а Базанова. Зачем же лезть на рожон, если и сам Базанов от подобной идеи отказался? Считает, не сформировался «богинский стиль», не стал явлением — и прекрасно. Замнем для ясности.