Марк Еленин - Добрый деловой человек

Сладков выступил за предложение Базанова. Он хоть и не видел столкновения с Лысым на объекте, но обстановку узнал доподлинно и свидетельствует, что начальник строительства, с какой стороны ни посмотри, был не прав и вел себя не как коммунист-руководитель, а как загулявший заводчик в прошлом, который свой верх обязательно взять хочет. Тут Яковлев правильно высказывался.

Феликс Иванович Глонти, когда до него очередь дошла, начал говорить путано и мудрено. И непонятно было, в какую сторону гнет и что предлагает. Кто-то с места кинул ему реплику: не техсовет тут, мол, допуски не нужны, а нужна определенность, пусть, мол, закругляется и мнение свое четко формулирует. И тогда Глонти, сморщившись, будто полный рот клюквы разжевал, сказал, что не понимает, при чем здесь техсовет, но предложение секретаря парткома ему ближе, потому как и он замечал порой резкость и неприятие чужих мнений со стороны Степана Ивановича.

Вслед за ним поднял неожиданно руку Богин, попросил слова, хотя и половина членов парткома еще не высказалась. Базанов объявил его выступление. Богин встал, сказал резко:

— Предлагаю прения прекратить. Вопрос ясен. С мнением секретаря парткома и выступающих согласен. Учту в своей дальнейшей практической работе.

Решено было прекратить прения. Члены парткома проголосовали. Почти все за то, чтобы указать начальнику строительства на его ошибки в работе с кадрами. И только двое воздержались — Прокопенко и Мостовой…

И вовсе не как свою победу расценил Глеб заседание партийного комитета. Прав был Мостовой: не подготовил он его, не продумал достаточно хорошо свою линию. Глеба не покидало ощущение, что вообще не он, а Богин провел тот партком, что его инициатива там главенствовала, а сам Базанов, если быть объективным, остался немножко в дураках: Богин смиренно принял пустяковую формулировку «указать», а на деле заткнул все уста.

…Задумавшись, Глеб сидел в своем кабинете.

— Холодный какой вечер сегодня, — поежившись, сказал он Красной.

— Весной и не пахнет, — согласилась Надежда Витальевна. — Зато лето будет жарким, изнурительным — попомните мои слова. Может, чаю? У меня и термос тут, только заваривала.

— Спасибо, не хочется.

— А как самочувствие — после всех словопрений? Да и атмосферное давление падает.

— Опять врут метеорологи.

— Мне метеорологи не нужны, я вам говорила — сама лет десять уже барометром работаю, Глеб Семенович. Вы устали, вижу. Идите отдыхайте.

— Только посмотрю, что у меня на завтра. — Глеб придвинул календарь, перекинул страницу, сказал: — Двадцать шестое апреля наступает. Время летит, и ничего-то мы с вами не успеваем, Надежда Витальевна…

Телеграфное агентство Советского Союза передавало:

«26 апреля, в 5 часов 23 минуты по местному времени в городе Ташкенте произошло землетрясение силой в 7,5 балла.

По предварительным данным, в Ташкенте разрушено значительное количество жилых домов, главным образом старого типа. Разрушено также несколько больниц, школ, зданий государственных и общественных учреждений. Серьезно пострадали две фабрики.

Зарегистрировано четыре случая смерти и госпитализировано около 150 пострадавших.

Принимаются меры по ликвидации последствий землетрясения…»

Никто не знал ничего точно. Ташкентские телефоны не отвечали. Решение было принято — лететь немедля, и Базанов сообщил об этом Богину.

Богин ответил с участием:

— О чем говорить? Лети! И оставайся сколько потребуется. Кто вместо тебя? Азизян? Очень хорошо. Держи связь со мной.

В коридоре управления Базанов встретил Наталью Петровну. Они не виделись больше недели, и она показалась ему похудевшей и озабоченной. Лицо ее обветрилось, глаза запали, потускнели. Глеб хотел было спросить ее, почему она так плохо выглядит, но Морозова опередила его и первой спросила:

— Что с вами, Глеб Семенович? Вы просто белый.

— Землетрясение в Ташкенте.

— Я слышала. У вас там родные, друзья?

— Да.

Она хотела пожелать ему легкой дороги и всего самого доброго там, на месте, но вдруг с ревностью подумала о том, что у него в Ташкенте оказались действительно очень близкие люди, раз, бросив все, он летит к ним, и сказала совсем не то, что должна была сказать:

— Вы надолго? — и, мучительно покраснев, спешно поправилась: — Нет, я хотела сказать вам… счастливо! Вы берегите себя там и про сердце не забывайте, — она резко повернулась, чтобы скрыть смущение, и зашагала прочь — очень прямая, напряженная и независимая…

Беспокойство Глеба нарастало. А в Бухаре на аэродроме оно еще больше усилилось: все вокруг говорили только о землетрясении, которое будто бы разрушило город, стерло его с лица земли. Глеб помнил о тех нескольких секундах, которые уничтожили Ашхабад, видел фильм о трагедии небольшого югославского города Скопле. А тут столица республики с миллионным населением. Город, с которым связана его юность: первые после демобилизации годы на гражданке, работа на лесоскладе и учеба в университете, старый узбек Тиша, который стал ему отцом, семья историка Пирадова — столько лет был он духовным наставником и воспитателем Глеба; Юлдаш Рахимов, археолог, встреченный им еще в тыловом чебоксарском госпитале, — первый человек, сумевший сманить его в Азию и заставивший поверить в легенду о кызылкумском золоте. Где же сейчас дорогие ему люди? Живы ли?.. Четыре случая смерти, сто пятьдесят раненых при беде, обрушившейся на город? Как это может быть? Что спасло людей?..

Маленький ЛИ-2 болтало. Его подхватывали теплые и холодные воздушные потоки, поднимали ввысь, бросали на дно воздушных ям. У Глеба было ощущение, что крылья и фюзеляж то и дело ударяются обо что-то твердое. Самолетик дрожал. Сердце билось в горле. Полет был не из легких. Миленькую стюардессу тошнило, и она, стоя в хвосте, то и дело смущенно отворачивалась, склонялась над зеленым бумажным пакетом.

Наконец земля стала крениться и полезла на небо. Пилот заложил такой вираж, что Глебу показалось — ЛИ-2 скользнет сейчас на крыло и рухнет в пропасть. Но все обошлось: самолетик, снизившись довольно резко, пробил ватно-кисейное облако и стал заходить на посадку.

В иллюминатор Глеб увидел Ташкент. Город был виден весь: дымящие трубы заводов, и телевизионная башня, и одинаковые, как солдаты в строю, кварталы чиланзарских домов, и даже театр оперы и балета имени Навои. Ташкент, в котором, по сообщению ТАСС, произошло землетрясение силой в семь с половиной баллов, — очень сильное землетрясение! — казался совершенно целым. Это было какое-то наваждение. Глеб до рези в глазах всматривался в знакомые улицы, парки и площади до тех пор, пока самолет не упал еще ниже, пронесся над вспаханными полями и, твердо брякнув колесами о бетон, побежал по взлетно-посадочной полосе.