Уткур Хашимов - Дела земные

— Дедушка, — просит он. — Расскажите о том крае и о другом крае.

Дедушка Ирман с удовольствием выполняет его просьбу.

— Ладно, мои непослушные, черненькие, пухленькие, садитесь ближе.

Дедушка Ирман никого из нас не знает по имени. Все мальчишки для него — черненькие, все девчонки — пухленькие. И самое удивительное — ко всем нам обращается только на «вы».

Отправив в рот новую порцию наса, он начинает притчу.

— Давным-давно это было. Мирно соседствуя, существовали два государства. — Дедушка Ирман замолкает, затем упрекает одну из девчонок. — А ну, пухленькая, вытри нос своему братишке.

«Пухленькая» утирает подолом платья нос мальчишке, который вовсе ей не брат.

— Молодец! — довольно говорит ей дедушка Ирман. — Итак, и в том краю, и в другом краю люди мирно растили хлеб, пасли скот. Но, голубчики вы мои, и в ту пору существовали нехорошие люди. Вот они и посеяли раздор между двумя государствами-соседями… «В другом краю такие огромные пастбища, за три дня на хорошем скакуне не объехать, — шептали они своему падишаху. — Вот если бы завоевать тот край, казна ваша наполнилась бы золотом». А люди с черным нутром в другом краю тоже шептали своему падишаху: «В том краю сады подобны раю. Вот бы завоевать эти земли, казна ваша наполнилась бы золотом».

Дедушка Ирман сплевывает табак и вдруг пристально смотрит на Тоя.

— Голубчик вы мой, черненький вы мой, и у вас из носу течет.

— Не обращайте внимания, дедушка! — ехидно подает голос всезнайка джурабаши. — Бесполезно ему говорить, у него там неиссякаемый источник.

Той обиженно шмыгает носом. Через мгновение на кончике его носа снова появляется капля, но он не обращает внимания, слушает сказку дедушки Ирмана.

— Итак, падишах того края и падишах этого края стали собирать войско. И воины у них были как на подбор. Молодцы, как мой Алтмышвай. А родители джигитов, убеленные сединой старики и согбенные старухи, были убиты печалью. «Кому-то и на пользу война, но не нам, — возмущались они. — Неужели мы отправили своих детей в пасть смерти, только чтобы падишах обогатился?» Но кто прислушается к голосу бедных, голубчики вы мои? Устремились воины одного края к границам другого. И началась кровавая бойня. Сколько луноликих красавиц затоптали кони, сколько детей погибло в люльках, сколько матерей исходило слезами, потеряв своих детей. Девушки-невесты, молодые женщины, дети взмолились богу: «Пусть ради собственной наживы сражаются падишахи, но в чем наша вина?.. Почему ты лишаешь нас отцов, матерей, братьев, сестер?» — говорили они. Но их глас не достиг божьего слуха.

Тут дедушка Ирман замолкает. Я начинаю ненавидеть падишахов и того края, и другого, ведь это из-за них началась война. Мне хочется уничтожить всех злодеев, из-за которых матери лишаются детей, а дети теряют матерей.

— А ну, чернявенький, подтяни штанишки, — говорит, улыбаясь, дедушка Ирман. — А то уже «соловья» видно, голубчик.

Чернявенький поспешно подтягивает штаны.

— Молодец, голубчик! — весело говорит дедушка Ирман. — Дай вам бог счастья. Итак, война длилась сорок лет. Она опустошила и тот край, и другой. Клянусь вашими невинными душами, сколько рек высохло, сколько садов превратилось в пепелища. Все сгорело, земля почернела, ни одной зеленой былинки не осталось, ни одного целого дерева. Стали гибнуть и птицы, и животные. Наконец деревья, травы, реки, птицы тоже обратились с мольбой к богу: «Воюют люди, а в чем же наша вина? — вопрошали они. — Ты создал нас для людей, почему же род людской уничтожает нас?.. Если уж люди так плохи, что не могут жить мирно, то что же делать нам?..»

Крепко рассердился всевышний. И превратил оба эти края в бесплодные степи. С тех пор там нет ничего живого: ни людей, ни деревьев, ни травы, ни цветов, ни даже капли воды. С тех пор солнце обходит стороной те земли. Там и близко нет ветра. Птицы не летают. Тот край и другой стали царством вечной ночи.

Дедушка выплевывает табак, глубоко вздыхает. Он словно говорит: «Такие вот дела», — и сокрушенно качает головой.

— Проклятым пашистам не сиделось на месте, и мой Алтмышвай взял в руки меч, чтобы покарать этих людоедов. А ведь нелегко плавать небось по морю Азоб.

Он смотрит на меня и лукаво подмигивает.

— Вот у Алтмышвая есть меч. Такой меч был лишь у богатыря Алпамыша [29] Алпамыш — герой народного эпоса «Алпамыш». , длиной в сорок газов [30] Газ — мера длины, приблизительно равная 1,5 метрам. . Как вернется Алтмышвай, я тот меч подарю вам.

…Так и не достался мне меч Алтмышвая длиной в сорок газов, обещанный мне дедушкой Ирманом. И сам Алтмышвай, и его меч остались на войне. В тот год дедушка Ирман рассказал нам еще одну легенду. Хоть я и слышал ее лишь раз, но почему-то крепко засела она у меня в голове.

Вечером мы собрались на айване дедушки Ирмана. Во дворе крупными обильными хлопьями падал снег, передняя открытая часть айвана была завешена той самой латаной-перелатанной брезентовой палаткой, которую мы обычно подставляли под ягоды тутовника. Было довольно холодно. Мы сидели, просунув ноги под сандал. Хоть ногам и было тепло, все равно холод пробирал спину до костей. На сандал вывален хлопок из мешка, он горой высится над нами. По словам дедушки Ирмана, нам надо вылущить десять пудов курака — нераскрытых коробочек хлопчатника. Если мы до завтра не вышелушим коробочки и не сдадим хлопок в колхоз, то вызовем неудовлетворение бригадира Хайдара, прозванного Ветром. Курак на холоде заледенел, возьмешь в руки — жжет. В двух нишах в стене тускло горят керосиновые лампы. Когда пламя в них колышется, огромные тени молча работающих женщин подпрыгивают на стене, как фантастические чудовища-дивы. Только справятся с одним мешком курака, как дедушка Ирман тут же вываливает на старую скатерть содержимое нового мешка. Руки мои сводит судорогой. К тому же заледенелый курак больно колет и царапает ладони, пальцы. Покамест извлечешь твердый, как дольки ореха, хлопок, острые шипы коробочки вонзаются под ногти, они кровоточат. Дедушка Ирман время от времени жалостливо поглядывает на меня.

— Погрейте руки, чернявый вы мой!

В конце концов у моей матери лопнуло терпение.

— Пусть будет проклят этот хлопок, — сказала она измученно. — Все руки в кровь исцарапала.

Дедушка Ирман неодобрительно покачал головой.

— Не говорите так, голубушка, — сказал он своим тонким голосом. — Грех так говорить. Хлопок — это райское растение, милая моя.

Он долго шарил в объемистых карманах яктака, долгополой рубашки, ворота которой не застегивал и зимой; наконец выудил табакерку, несколько раз шлепнул по ней ладонью, положил под язык табак.

— Да, хлопок — это райский цветок, — продолжал он уверенно. — Если хотите, я расскажу вам одно предание, голубчики вы мои.