Уткур Хашимов - Дела земные

В тот день, придя домой из школы, я увидел мать сидящей на сундуке словно изваяние. Видимо, она доставала из сундука теплую одежду, в комнате пахло нафталином, на полу лежали бумазейные платья, чапаны, теплые шапки. Глаза матери распухли от слез. Я испугался, мало ли что могло случиться. Тихо подошел к ней. А она даже не шевельнулась. Я взял ее за руку, но она дернулась так, словно ее ужалила змея.

— Лучше б ты не появлялся на белый свет! — закричала она, в глазах ее вспыхнул гнев. — Лучше б ты не дожил до того дня, чтоб тебе пусто было!

Услыхав такие страшные проклятья, я остолбенел. Никогда прежде мать не говорила мне таких слов.

— Почему ты тогда сказал так, чтоб гнить тебе в могиле! — снова гневно прокричала она.

— Когда? Что сказал?

— У гадалки, сгореть бы тебе в могиле, у гадалки! — что есть силы закричала она. — Почему ты сказал, что видишь Шаропат-апа?

— А что мне было делать? — завизжал я от обиды. — Я сказал то, что видел!

— Да вот же, чтоб ты ослеп, вот же! — Мать швырнула на пол то, что сжимала в ладони. Золотая серьга, ударившись об пол, звякнула и подпрыгнула. — Она зацепилась за мою кофту, оказывается! Прочь, чтоб глаза мои тебя не видели! Лучше умереть, чем оклеветать невинного человека! — И тут же схватила меня в объятия, прижалась лицом к моему лицу и заплакала: — Что же мы теперь делать-то будем, сыночек! — От слез матери и мое лицо тут же сделалось мокрым. — Что делать будем, сынок! Как мне пережить такой позор, сыночек, родненький! — Силы покинули мать, и она упала лицом на сундук.

А спустя немного времени была свадьба. Шаропат-апа мать не пригласила. Но мать нажарила целую чашку хворосту и как ни в чем не бывало пошла в тойхану [52] Тойхана — дом, где устраивается свадьба. и усердно помогала там.

Вечером посреди двора разожгли большой костер. На сына Шаропат-апа, Хакима-ака, как две капли воды похожего на свою мать, надели полосатый халат, чалму и заставили его сделать три круга вокруг костра. Зазвучали карнаи и сурнаи… Ходжа, Вали и я быстренько заходим в комнату, где суетятся женщины, обслуживающие гостей, наполняем карманы сладостями — и во двор… А потом в темных углах двора играем в прятки.

Хоть я и поздно лег в ту ночь, но проснулся чуть свет. Гляжу, дома никого нет. Значит, все уже в тойхане.

Я наспех, по-кошачьи, умылся и побежал туда. А как же иначе, надо не пропустить «келин салом» [53] Келин салом — приветствия невесты. .

К счастью, я не опоздал. Во дворе, перед входом в дом, столпились родственники Шаропат-апа, те, кто помогал обслуживать гостей на свадьбе. Мужчин было мало, в основном женщины. Только матери нигде не было видно. Заприметив Вали, который сидел на бревне за перевернутым казаном в самой глубине двора, я поманил его пальцем.

И вот Отин-хола, да-да, та самая, которая уверяла, что Шаропат-апа воровка и что у нее нет совести, вместе с нами ходившая к гадалке, толстая Отин-хола выводит на порог невесту в белом шерстяном платке, который закрывает лицо. Но у стоявшей поблизости незнакомой женщины глаз оказался зоркий.

— Вай, до чего красива! — громко прошептала она. — До чего стройна, вместе с ложкой воды проглотить можно!

— Повезло этому рыжему, — вторила ей другая женщина.

Отин-хола кашлянула и громким голосом сказала:

— Ассалом алейкум, келин сало-о-ом!

Невеста слегка наклонила голову. Собравшиеся во дворе остались довольны.

— Пусть вам все идет впрок [54] Возглас, выражающий одобрение. .

— Спасибо.

— Пусть живут счастливо!

Отин-хола снова, откашлялась и еще громче произнесла:

— Ассалом алейкум, келин сало-о-ом!

Среди собравшихся раздались смешки. Усатый Исраил-ака вышел из дальней комнаты с большой кошмой под мышкой, свернутой трубой. Важно прошествовал серединой двора и положил кошму к ногам невесты. Потом молодцевато подкрутил усы, и женщины загалдели, захохотали. Усатый Исраил пожелал молодоженам счастливой жизни, прочел молитву.

Отин-хола еще раз прочистила горло:

— Ассалом алейкум, келин сало-о-ом!

Раздался взрыв хохота. Шаропат-апа покраснела, прошла сквозь ряды женщин и приблизилась к невесте. Поставила у ног ее с десяток больших фарфоровых чашек, одна в одной.

А Отин-хола продолжала:

— Ассалом алейкум, келин сало-о-ом!

Тетушка Зеби мужской походкой подошла к невесте. Из дому вынесли сверток. Тетушка Зеби отдала его невесте и похлопала ее по плечу.

— Будь счастлива, дочь моя!

Отин-хола огляделась по сторонам и продолжала:

— Ассалом алейкум, приветствует невеста! Привет сестрам мужа, которые одна другой умнее.

У Хакима не было братьев, только трое младших сестер. И каждая из троих поднесла невесте по две пиалушки. Невеста тоже перед девчушками не осталась в долгу, дала им подарки: одной духи, другой — полотенце, а самой младшей — Саиде — косыночку…

Отин-хола поправила платок на голове невесты и с удвоенной энергией продолжала:

— Ассалом алейкум, приветствует невеста! Привет соседкам, которые в поте лица трудились на свадьбе, которые и впредь будут помогать невесте, которые станут для нее опорой.

Только тут я заметил мать. Она была бледная и шла как-то очень неуверенно. Она направилась к невесте. Мне даже показалось, что она споткнулась у порога. В руках у нее не было ничего. Она медленно поднялась по ступенькам и чуть приоткрыла платок, скрывающий лицо невесты. Женщины во дворе зашептались:

— Что она делает?

— Разве так можно?

Видимо, Отин-хола это тоже не понравилось, и она сделала замечание:

— Тут ведь есть мужчины!

— Погодите, — голос матери дрогнул.

Она быстро начала снимать серьги с ушей невесты.

— Держите! — сказала, она, протягивая их невесте. Затем сунула руку в карман своей безрукавки и вынула оттуда свои драгоценные золотые серьги в форме полумесяца. Трясущимися руками вдела их в уши невесты.

— Я ждала этого дня, — сказала мать, взглянув на Отин-хола. — Ох, как ждала. — С этими словами она наклонилась и поцеловала невесту в лоб: — Дай бог вам обоим много счастья!

Серьги так и заблестели в ушах невесты, которая стала еще краше. Женщины изумленно вскрикивали и выражали свое удивление:

— Вай-й-й-й!

— Неужто из чистого золота?