Николай Волокитин - Демидов кедр

— А чего им здесь делать, — встрял пожилой, — если раньше времени и отбурили и отпалили?

— Я не о бурильщиках говорю! — рыкнул Хахалинов. — Я вон об его сменщике, — кивнул на молодого. — Тоже мне, компрессорщик! Не мог подольше шахту попродувать. Счас проходил, из устья как после пожарища угаром воняет. Тебе конешно… Ты со своей вагонеточкой наверху сидишь. А нам вон с Курыгиным до полночи в норе корпеть.

Пожилой только плечами пожал, ничего не ответил.

«Однако этот Хахалинов куда занудистей, чем я подумал вначале», — покосился на своего «начальника» Леонид и поглядел в упор на молодого: не так ли? — паренек ему поглянулся сразу. Тот не понял.

— Вот гад! — заругался. — Неужели и впрямь не продул? Дай-ка фонарь, — попросил пожилого. — Сбегаю в шахту, шланги проверю. Придется включить компрессор, погонять с полчаса.

Хлопнул дощатой дверью, умчался. Вернулся по-быстрому.

— Точно, горелой взрывчаткой воняет. Завтра Митьке морду набью! — Нагнулся к машине, поколдовал, что-то крутнул — в компрессорной загрохотало, хоть уши пальцами затыкай.

Какое-то время сидели, курили. Потом Хахалинов сделал знак: пошли.

В шахту, как в погреб, вела простая деревянная лестница. Может, метра три, может, больше. Невеликий уступ, едва повернешься, и еще такая же лестница. Дальше — пол, шахтная «почва», над головой — кровля. Ни штреков, ни квершлагов, ни камер, ни других горных выработок. Просто полое пространство, и все. Как в пещере.

Возле спуска горит тусклая лампочка, бросает желтый свет на глыбистые неровные стены, на разбегающиеся в разные стороны веером столбики крепления. Но свет недалеко достает. Метров за пять от лампочки уже лютая чернь, неизвестность. Где-то там, в этой черни, — забой, отпаленные пески, которые надо выдать наверх.

Но не об этом думает сейчас Леонид. Озираясь по сторонам, задирая голову под «потолок», он ежится: почему вокруг такая легкая крепь, почему совсем не заделана кровля? Ведь это же не граниты и не базальты, и даже не сланцы, это же россыпь! В любое время может рухнуть и завалить все к чертям. Вместе с костями и потрохами. Вон какие глыбы висят!

— Не дрейфь! — слышит он нудный голос Хахалинова. — Тут — вечная мерзлота. Взрыв ее, язву, и то не берет.

«Ага, вечная мерзлота, — соображает Леонид. — Понятно», — и поворачивается к Хахалинову. Тот возится возле скреперной лебедки, которая установлена прямо под лампочкой, разбирает перепутанные троса. Работая, все время косится на яму перед лебедкой, чтобы не оступиться и не нырнуть в ее темное чрево. Яма — по-книжному дучка — без решетки, и сыграть в нее запросто. «Это под нее рельсы с отвала подходят, — догадывается Леонид. — Под нее и вагонетка подкатывается. Все ясно. Производство тут вовсе несложное. Из забоя пески скреперуются в дучку, вагонетка вывозит их на отвал».

— Чего стоишь, будто в гости пришел? — Хахалинов поднял голову над лебедкой, хлестанул Леонида презрительным взглядом. — Ишь, расстоялся.

— Так вы скажите, что делать!

— А ты сам че, первый день замужем?

— Ну а если и в самом деле первый?

— Какому лешему тебя учили тогда! Бери вон переноску, штыри, кувалду и дуй в забой, блок закрепляй!

Леонид включил переносную лампу, нагрузившись потащился в глубь шахты. Шлось тяжело, неловко. Необношенные, жесткие валенки терли ноги, цеплялись за валуны, вязли в рыхлой породе. Но вот и забой. Вдоль боковой стенки — высокая гряда отпаленных песков. «Веерная система. Рвут не со лба, а с краев», — подумал Леонид, сбрасывая с себя груз. Высветлил лампочкой рваный забой, отыскал в сторонке три специальных шпура. Взял штыри, вогнал их кувалдой под самое основание, расклинил стальными клиньями. Теперь не вырвет, хоть паровозом дергай. Вернулся к лебедке, взвалил на плечо полупудовый блок с двумя концами толстого троса, упираясь, потащил в забой. Ухнув блок на землю, посмотрел на свет Хахалинова, приноровился, как будет прямее, сподручнее брать пески, вдел крюк блока в проушину среднего штыря. Слава богу, можно работать!

— Че, сделал? — сморщился Хахалинов как от зубного нытья, когда Леонид подошел.

— Сделал, конечно.

— А каку холеру пришел? Ты мне здеся не нужен, ты мне тама нужен. Сигналить будешь, чтобы не гонять скрепер в холосту. Знашь хоть как, нет? — Он вытаращился, укатил глаза куда-то под брови, засопел, будто спрашивал невесть о какой важной штуковине, пояснил: — Мигнешь лампочкой раз — значит, стоп. Два раза — вперед. Три — назать. Понял? Иди.

Неуклюже, по-рачьи задом наперед ползет по шахте скреперный ковш. Задирая «хвост», будто на ощупь, с опаской взбирается на подвернувшийся валун и тут же тупо шмякается с него, скрежеща металлическим днищем по гальке. Вот он приближается к куче отпаленных песков, медленно, с усилием поднимается на нее. Блок натужно визжит, звенят натянутые до предела троса.

Леонид во все глаза следит за ходом ковша, чтобы усечь, когда он окажется в выгодном положении. Ага! Вот он, как раз перед горкой, которую только что переполз. Леонид отсоединяет от лампочки проводок: миг! — и тут же, сделав небольшой перерыв, два раза: миг, миг!

Ослабнувшие было троса вновь натягиваются струной. Ковш с урчанием вгрызается в пески, набирает их полную пасть и тяжело ползет к дучке. «Хорошо!» — радуется Леонид. Но тут под нож ковша подворачивается, огромный, в два обхвата, голыш. Ковш наворачивается, два раза подпрыгивает и уже пустой, налегке, раструсив всю породу, прется себе дальше. Миг, миг, миг! — растерянно мигает Леонид. — Назад! Ковш замирает, снова пятится к куче.

Леонид вытягивает голову из-за частых столбиков крепи, снова впивается глазами в проклятый скрепер. Ах, как хочется выскочить ему из укрытия, схватить ковш и сунуть носом в самую гущу песков, но нельзя — запрещено по технике безопасности. Вокруг холодина — сильней, чем на улице. Шапка и ворот фуфайки у Леонида в затвердевшем, слоистом инее, пальцы рук — как крючки, а спина от напряжения мокрая — липнет рубаха. «Ну давай, давай, давай! — шепчет ковшу Леонид. — Поддевай, поддевай!» Но ковш, как назло, не вбуравливается в пески, скользит по поверхности. Назад! — мигает Леонид. Вперед, вперед! — мигает.

Троса неожиданно ослабевают и хлопаются на пол. Все замирает, только слышится сердитое повизгивание гальки под пимами Хахалинова.

«Опять бежит, — вздрагивает Леонид. — Опять бежит, гад!»

Хахалинов подлетает с искаженным ярью лицом. Глаза как у черта — одни белки.

— Ты чего елозишь, чего елозишь, как задницей по перине? — орет. — Помощничек, мать твою перемать! Так мы за год не управимся. Ишь, за крепление спрятался! Ты еще на другой конец шахты уйди!

Хахалинов подскакивает к ковшу, в сердцах хватает его за бока и тычет, тычет носом в пески: «Вот так его, суку, вот так!»