Николай Волокитин - Демидов кедр

Ковш не поддается, в нем пуда три, и Хахалинов вовсе звереет.

— Чего стоишь остолопом? Помогай!

«К черту технику безопасности! — думает Леонид, когда Хахалинов убегает. — К черту все на свете! Двум смертям не бывать, одной не миновать. Лучше угробиться, чем выслушивать матерки этого идиота! — И уже не прячется за крепление, стоит рядом с тросами. — Пусть, пусть! — разжигает себя. — Назло Хахалинову, назло всем полудуркам!»

Когда приближается ковш, он хватается за заднее кольцо, где крепится холостой трос, на ходу тянет в нужную сторону. Ковш, как свинья рылом, поддевает самое основание кучи.

— Ага-а-а! — кипит Леонид. — Вот так-то, дружок! — и мигает Хахалинову. — Пошел, пошел! Чего мух ловишь, раззява? Глотку рвать все мастера.

Пески были почти выбраны, оставалась самая трудная работа — зачистить забой. Разгоряченный работой Леонид уже не замечал ни звенящих рядом тросов, ни штыря, который в любое время может расшататься и пулей отлететь от стены вместе с блоком, он следил только за ковшом, помогая ему загребать песков побыстрей и побольше.

Все шло как надо. И вдруг!

Будто кто-то хряпнул над ухом дуплетом из дробового ружья. В тот же миг вокруг Леонида жжукнули и с воем завертелись, завертелись тысячи огненных ос. Потом стало тихо и темно-темно. Шевельнувшись, Леонид понял, что он не стоит, а лежит. Лежит на клыкастой мерзлой породе, связанный по рукам и ногам.

«Трос, — догадался он. — Лопнул. — И как о чем-то постороннем подумал: — Когда трос лопается, он скручивается спиралью. Значит, я в эту спираль угодил».

Хотел подняться, но горло больно сдавило, перед глазами поплыли круги, и тело закачалось как на качелях, проваливаясь куда-то…

Когда очнулся, руки и ноги были свободны, под голову подложено что-то мягкое. Хахалинов в одной рубахе, без шапки стоял перед ним на коленях и всхлипывал:

— Парень, парень! Где болит-то, где болит?

— Нигде не болит, — прошептал Леонид, удивляясь жалкому виду Хахалинова.

— А ну встань тогда на ноги, встань.

Леонид осторожно поднялся, размял ноги.

— Н-нет, нигде не болит…

— Ох-х! — всей грудью выдохнул Хахалинов. — Значит, ты просто с испуга сомлел. А я-то уж думал… Ну повезло тебе, парень! В рубашке родился. — Не стесняясь, он по-бабьи швыркнул носом, стал суетливо натягивать телогрейку. — Пошли тогда, пошли, милый. Конец смене.

«Здорово же ты, брат, перетрух, — усмехнулся про себя Леонид. — Куда и вся злость подевалась. Прямо агнец!» — Вслух же спросил: — А забой чистить?

— Ладно, ладно. И так отбурят. Не каждый раз.

— Но надо же штыри вытащить, блок и троса унести.

— Иди, иди! Иди в компрессорну к Пашке Семенову. Я сам тут управлюсь, — махнул рукой Хахалинов, но вдруг что-то вспомнил, насупился, зашевелил желваками. — Это кто же тебя, ученого человека, надоумил из-за крепи вылазить, а? Тебе че, жить надоело? Технику безопасности не учил, а? Чуть было несчастный случай не произвел сам с собой, фрайер. А потом бы — отвеча-а-а-й!

«Во дает! — Леонид даже рот приоткрыл. От недавней растерянности Хахалинова и следов не осталось. Как ветром смахнуло, когда увидел, что все обошлось. Обошлось… А ведь могло бы…» — И только теперь почувствовал, как ему худо, как он боится даже мысленно представить то, что могло с ним случиться из-за его глупой выходки, поверни судьба чуть иначе.

Горло перехватило. Сильно кружилась голова.

Леонид выбрался из шахты почти на ощупь.

Пашка Семенов, молодой компрессорщик, сидел на корточках у остывающей печки, читал какую-то замусоленную книгу.

— Отработали? — поднял голову. — Слава богу! — и усмехнулся. — А видок у тебя, друг дорогой! Наверно, Хахалинов семь шкур за смену спустил?

— Воды нету? — Леонид бухнулся на самодельную лавку, вжался спиной в стену. — Пить.

Пашка перепугался, схватил в углу закопченное ведро, ухнул из него полную поллитровую банку, подал.

— Случилось что?

— Ничего не случилось. Устал очень.

— Понятно. Ну и как тебе наше производство?

— Примитивно.

— Ишь ты! Примитивно… Это же прииск, а не рудник. Сегодня здесь ковыряем землю, завтра вон там. Автоматику устанавливать не резон. Хахалинов где?

— Забой прибирает.

— Понял. Побегу к лебедчику Макарову сбегаю. Чего это нету его? Неужто Хахалинов позабыл просигналить отбой?

Вернулся Пашка минут через пять.

— Точно, не просигналил. Матерится Макаров. Даже погреться не захотел, бегом поперся домой. Говорит, всю смену мотал ему нервы Хахалинов. То всего полвагонетки нагрузит и мигает «пошел», то через верх начинает валить, а просигналить забудет.

— Он что у вас, все время такой?

— Да уж характерец у него не мед. А тут еще с горя на зелье исходит. Письмо из дома, из-под Хабаровска, получил. Баба у него загуляла.

— Как загуляла?

— Ты что, мальчик? Как! Чужих мужиков в дом приводит.

— Ну!

— Вот и ну.

В компрессорную ввалился Хахалинов. Глянул на парней подозрительно, сморщился, будто зубы заныли.

— Айдате, ли че ли, — сказал. — По времю дак спать уж пора.

Ночь. Чистая и холодная, как прорубная вода.

После теплой компрессорной мороз особенно колюч и заборист.

Опять та же тропинка, что днем, та тишина, те же сопки и снег.

Леонид немного приотстал от Хахалинова и Пашки, идет наособицу. Ему стало много легче. Голова больше не кружится, не тошнит. Мороз освежает. И потому думается свободно. Но думы Леонида нелегкие. Вот проработал с людьми целую смену, а почти ничего не знает о них. Чуть было не разговорился с Пашкой — поглянулся парень ему: читает — но опять же Хахалинов все перебил.

Интересно, догадался Пашка, что с Леонидом чуть не случилась беда? Нет, наверно. И хорошо. Леонид никому, даже Ваське, не расскажет об этом дурацком случае, а Хахалинов и подавно будет молчать. Не в его это пользу, выбалтывать.

Хахалинов… Дерьмовый мужик. Конечно, его можно понять. Нешуточное известие получил из дому. Но все-таки, при чем здесь люди? Зачем орать на них? Жена… А может, она потому и изменила, что Хахалинов в свое время извел ее своей вредностью? Может, он от природы такой. Попробуй вот, разберись.

«Разбираться в людях вам надо учиться сразу, — говаривал в техникуме преподаватель горного дела Скрипальщиков. — Иначе вы никогда не станете путными организаторами производства».

«Ага, — усмехнулся Леонид, — стоять за кафедрой и глаголить прописные истины хорошо. А ты в жизни попробуй».

Он вдруг вспомнил бригадира Сапогова, в бригаде которого работал целых два месяца на преддипломной практике и за два месяца так и не мог понять, что это за человек. Все смешочки да хохоточки. Сделаешь что-то не так, подойдет, ухмыльнется: «Ну-ну, со всеми бывает, со всеми», — и похлопает ласково по плечу. Но от этой ласковости мороз по шкуре дерет. Лучше бы выматерил, изругал. В глазах-то все равно написано: «Тоже мне, без пяти минут техник, едри ее».