Александр Скрыпник - Белый конь на белом снегу

— Почему вы так думаете?

Безрук засмеялся и ответил вопросом на вопрос:

— А зачем люди едут на Север?

В Усинске, в кабинете Мамедова, мы в который уж раз продолжали давно начатый разговор о Севере, о его людях, о его проблемах:

— Проблем хоть отбавляй. — Мамедов стал загибать пальцы, перечисляя: — Мы, геологи, пришли в эти места первыми. Дел нам тут еще по самую макушку. — Он кивнул на карту. — До самого океана надо идти. Вся надежда на зимник. Нам по душе стужа. Зимой — дорога, в болоте не увязнешь. Зима нам мать родная...

Я слушал, и стояла перед глазами толпа, бравшая штурмом вертолет, парень в кедах и тельняшке, не выпускавший из рук низку с деталями, которые ждут на буровой, решительный Володя Безрук с его неизменным спутником Бимом. Никто из них не говорил мне, что ж его держит на Севере. Просто каждый из них живет тут, сознавая, что, может, он прожил бы где-то в другом месте без Севера. Но вот на Севере без него не обойтись.

1978 г.

Где-то он теперь плывет неспешной белой птицей над амурской волной: добродушно пыхтит дизель, белье сушится на веревке, лениво тявкает общая любимица команды сибирская лайка по кличке Вахта, в рулевой рубке — уютный полушубок на жестком диване — ночи на реке становятся прохладнее.

К Хингану подошли в пятом часу вечера. Стиснутая скалистыми берегами река казалась еще у́же, чем днем. Тень от сопок скрывала фарватер. Капитан Бондаренко покосился на лоцию. Он знал ее наизусть. Там было сказано, что в этом месте на перекате наименьшая глубина у правого хода вдоль острова Сухой, от первого белого бакена до второго включительно.

Бондаренко застопорил машину и стал вызывать, по рации вспомогательное судно... Взял лежавшую на штурманском столике лоцию, стал читать дальше: «Имея направление на красный бакен, проверить величину левого вала путем створения бакена с отдельными кустами на правом островном берегу». Быстро темнело. Капитан ругнулся:

— Увидишь тут эти кусты...

Отозвалось судно-проводник.

— Я «Павел Постышев», — доложился Бондаренко, — как обстановка?

— Вода 205 сантиметров.

Бондаренко помолчал, переживая: у него осадка судна — 210. Старый знакомец капитан-наставник проводника РТ 672 Василий Панфилович Панюшев спросил:

— Ну, что, может, баржи оставишь? Сам-то пройдешь.

Бондаренко молчал, думал. Оставить баржи, значит потерять время в Пояркове, дожидаясь их под погрузку, а времени — позарез.

— Я подумаю, Панфилыч, — сказал он.

— Думай, только поскорее, —заворчал Панюшев. — А то и так мороки на всю ночь.

— Знаю...

Капитан думал. Накануне в Пояркове заместитель начальника пароходства вручал экипажу грамоту за первое место по итогам месяца. Команда сидела довольная. Весело ухмылялся черный кудрявый Станислав Федорчук, механик; смущенно улыбались два практиканта. Даже молчаливый обычно штурман высокий, горбоносый Саша Лескин и тот не мог сдержать улыбки. Первыми по Амурскому пароходству — это не шутка. Восемь теплоходов на угольной линии, а они первые. И всю прошлую навигацию они были первыми.

После вручения начальник пароходства сказал капитану:

— Ты уж не подводи. Так держать.

Коротко это сказал. Но Бондаренко и без того все понял. Они первые, на них равняется пароходство. Значит, надо показать — все так могут, если постараться.

Ночь пала на Хинган. Бондаренко передал на проводник:

— Панфилыч! Будем проходить с баржами.

— Добро, — приняли на проводнике.

Чтобы уменьшить осадку, надо было облегчить судно вместе с двумя баржами длиной в двести с лишним метров. Включили огни. Вся команда была на палубе. Выпустили воду из всех систем, сгрузили кормовой якорь весом с тонну. Долго возились с лебедочным буксиром. Трос вручную перетаскивали до самой полночи.

Вьюном вертелся среди всех живой, веселый Станислав Федорчук, у Лескина был отдых, после вахты, но он тоже не спал. Рулевые мотористы Сергей Гущин и Сергей Бондаренко управлялись и в трюме, и на палубе, не хотели отставать от других практиканты: Володя и Витя.

Капитан сам спускался из рубки, надевал брезентовые рукавицы, хватался за конец, заражался вместе со всеми:

— Ну, взяли! Пошла! Пошла!

Он тянул трос и как бы чувствовал какую-то вину свою за эту задержку. Не будь здесь такое сильное течение, каменистое ложе — он бы тут прошел, как рак пропахал бы песчаное дно...

Когда возвращались обратно из Поярково груженые, ведя перед собой две длиннющих баржи, доверху груженных углем, — две «мамы», как шутливо называл их механик — воды на перекате у Хингана было много — пришла из Буреи. И обидно стало оттого, что так намучились прошлой ночью. Ну да ничего, зато выиграли три тысячи тонн к плану. Да еще сэкономили семь часов. Недаром же вверх по Амуру суда на линии идут 137 часов, а «Павел Постышев» на двадцать часов меньше...

Команда отдыхает. Спят по каютам. Мирно полощется белье на веревке. Сморенная жарой забилась в конуру собака Вахта. Ровно постукивает дизель. Из камбуза, где хозяйничает кок Люба Якуб, пахнет чем-то очень вкусным. Проплывают мимо длинные песчаные отмели. Широкие протоки уходят в распадки между синеющих вдали сопок, с пустынных островов тянет густой запах трав. Капитан привычно вскидывает бинокль к глазам, оглядывает знакомые берега. Подошел сзади «Метеор», поравнялся, поприветствовал по рации.

— Как дела, Бондаренко?

— Живем. Видишь — грузы пятилетки.

— Ого-го. Сколько же?

— Шесть с лишним тысяч тонн.

— Это что ж — целый товарняк?

— Два железнодорожных состава.

На «Метеоре» уважительно помолчали. Потом опять:

— Механик мне требуется. Своего не отдал бы?

Бондаренко помолчал. После продолжительной паузы ответил:

— Нет. Самому нужен.

(Значительно позже, когда в полночь мы пришли и стали на рейде в Комсомольске-на-Амуре, Бондаренко, рассказывая мне свою историю, пояснил: «Кажется, я именно после разговора с «Метеором» задумался всерьез надо всем, что происходит»).

И дед, и отец Бондаренко водили суда по Амуру. Отец проводил первопроходцев в Комсомольск-на-Амуре на легендарном «Колумбе». Характера был серьезного. И сыну внушал: вода шуток не любит. И хотя Бондаренко человек, так сказать, вполне современный, он это отцовское воспринимал чуть ли не буквально. Был жестковат, неулыбчив, порой груб. Мастер он — непревзойденный. Амур наизусть знает, без лоцманской карты. Любую мель с баржей пройдет. И у него порядок в команде. Правда, часто излишне строгий. Он твердо убежден, что без этого нельзя. Десять человек на судне, на одном пятачке, нос к носу, а рейс туда и обратно — пятнадцать суток.

Еще до открытия навигации стояли в затоне на ремонте. Прислали нового механика. Невысокий, живой, скорый на ногу. Отрекомендовался: