Александр Скрыпник - Белый конь на белом снегу

Всем в семье трудно было. Зинаиде Васильевне вдвойне. «Скажем, в ночь работаю, значит, с часу до семи утра. Домой приду, матери помогу, по хозяйству тоже дел полно: дом-то свой постройли, к тому времени живность всякая. А к девяти на уроки — четыре раза в неделю. Ну, бывало, прикорнешь на уроке...» Это сейчас она смеется, а тогда было не до смеха. Зато — интересно, особенно когда по вечерам, собравшись все вместе, они обсуждали успеваемость, и бабушка шутливо грозилась поставить в угол вспотевшего от позора папу, получившего двойку по алгебре.

Она как бы открывала себя заново: выходит, что я могу больше, чем делаю. Это ж здорово. А другие? Но вот с другими было сложнее. Когда они с Савицкой решили работать вдвоем уже на восьми машинах, пошли к технологу цеха.

Та рассчитала маршруты, подготовила расписание переходов. И все у них ладилось с самого начала и на восьми станках. Но в цехе пошли разговоры:

— Чего они высовываются?

— Из-за этого нормы поднимут.

— А заработок?

— Ну да, они будут на восьми деньгу вышибать, а мы на чем станем работать?

— А главное — кто их просил, все ж было спокойно...

Начальник цеха предупредил:

— Я в общем-то «за», но вот народ, видите, что говорит.

— Так в интересах же дела.

— Верно, но народ...

Савицкая, женщина спокойная, выдержанная, посоветовала Зине:

— Не обращай внимания.

Но скоро и она стала выходить из себя. Работать становилось просто невмоготу. Тут было и непонимание нового, и самая простая зависть. Вопрос стоял так: эти двое противопоставили себя всему коллективу. До того доходило, что уже на работу шли только вдвоем с Савицкой: их дома недалеко один от другого.

Зинаида долго говорила с Титовым Александром Андреевичем. Она его запомнила еще с ФЗО. Он учился на курс позже и был на практике у них в цехе. Теперь — главный инженер на заводе.

Титов раздумчиво сказал:

— Дело вы задумали отличное. И ход ему надо дать. Но, Зина, ты ж умный человек и должна понимать психологический момент. В цехе привыкли к старому. Было легче, проще, больше свободного времени... Думаю, что надо вам по этому поводу в партком пойти.

Но пойти в партком — это, выходит, жаловаться на своих товарок, на администрацию. И зажав себя в кулак, они шли на смену, выслушивая открытые упреки и худое слово исподтишка. Но гнули свою линию: говорили со всеми и по отдельности про новое дело. Ну кому ж это плохо? Да, времени будет свободного оставаться меньше, но ведь и зарабатывать будем больше. «Ну хорошо, ты вот собираешься, говорят, восемнадцать машин обслуживать одна. А их у нас в цехе всего восемьдесят. На чем же другим работать? Куда мне, к примеру, деваться, переучиваться в сорок лет?» «Ну, а что тут позорного? Я ж вон училась в вечерней». «Ну, ты у нас особая». И смешок эдакий, от которого холод по коже.

Вот уж никогда она не думала, что доброе дело, задуманное тобою, против тебя же обернется. Муж дома говорил, видя, как она мучается: «Может, в самом деле, угомониться». Она на него так глянула, что он тут же понял: не туда погрёб.

Дело дошло до парткома. Послали в цех людей, специалистов. Начинание это изучили, рассмотрели в дирекции, на парткоме всячески одобрили и поддержали.

На обслуживание восемнадцати машин они переходили полегче, хотя разговоров и по сию пору предостаточно...

У матери Зинаиды, старой белорусской женщины, всю жизнь прожившей в селе, такая натура — она ни секунды не может без дела. Теперь она живет в городе, у Зинаиды, но даже уснув после многотрудного дня — хозяйство по дому — она не может успокоиться. И во сне шевелятся узловатые ее пальцы, лежащие поверх одеяла. «Это она корову во сне доит, — рассказывала Зинаида Васильевна. — А коровы-то давно нет». Еще и тогда, когда все учились, а она одна дома сидела, переживала, думаете, отчего. От совестливости. Как же так? Другие вон чем-то важным заняты, а я нет. И Зинаида Васильевна такая же. Почему же не сделать дело, если его можно сделать. Почему же не вмешаться там, где ты можешь. И если не ты, то кто же?

Мы сидели в парткоме. Главный инженер завода жаловался на поставщиков каустической соды.

— У нас ведь непрерывное производство. Вы представляете, что такое для нас остановка?

— А моральный урон? — вмешалась Зинаида Васильевна. — В газету надо написать!

Сидевший рядом главный технолог покривился:

— К чему это? Не поможет.

— Выходит, так и оставить?

— Сколько телеграмм посылали.

— И как теперь?

— Да никак.

Она прямо задохнулась от возмущения.

— Ничего себе. — И повернувшись ко мне, горячо стала говорить: — Поставщики, они такие же люди, как и мы!

Она безмерно верит в людей, в их порядочность, их совестливость, честное, как у нее самой, отношение к делу. А без этой веры как же? Никак нельзя.

У нее такая черта: говорит о чем-то, рассказывает, и вдруг без перехода — о другом. И это другое, хоть и не имеющее никакого отношения к теме разговора, как правило, — важная мысль, которую, судя по всему, она вынашивала где-то глубоко в себе, но сочла нужным высказать ее именно сейчас. Когда мы вышли из парткома и, дожидаясь машины, собрались ехать в город, она сказала:

— Я вот о чем. Мы ведь были когда-то сами по себе: завод имени Куйбышева. Звучало. Своя история, свои традиции. И всегда мы шли первыми и этим гордились. Но время идет, новое создается. — Она улыбнулась, глядя на проходивших мимо девушек. — Вот, люди меняются... На объединения мода пришла. Нас вот тоже кинули в объединение «Химволокно». Говорят, совершенствуем систему управления. Насчет моды я пошутила. Конечно, объединения — проблема назревшая. Но, глядите, что получилось? Мы потонули в этом объединении. Мы у них просто цех. Надеялись на реконструкцию. Сами видели — она нам во как нужна! Для нас — это проблема номер один. Но где там руководству объединения до нас?

Пока мы держимся. В прошлом году единственными в отрасли выполнили план. Но это осталось незамеченным. Вот вам моральный фактор. Люди, они ведь все видят. Хочу я этот вопрос поставить в Минске. Я ведь член ЦК Компартии Белоруссии.

Она сказала это просто, между прочим, как бы говоря: вот это-то обстоятельство поможет поставить и, может быть, даже решить эти очень важные для людей, живущих рядом со мной, вопросы. И если она этого не сделает, она будет очень переживать, как в свое время ее мать, когда из всей семьи она одна только не ходила в школу...

1981 г .

...И встал из океанской пучины, как в сказке, белый город, весь в пальмах, с громадой старинного собора на берегу, с бухтой, тесно забитой белопарусными яхтами, с розовыми от цветущей магнолии улицами, с древней крепостью на фоне ослепительно синего неба.

— Пальма, — сказал кто-то будничным голосом.