Александр Скрыпник - Белый конь на белом снегу

По судовому радио скомандовали: «Палубной команде занять места по швартовому расписанию». Старший рулевой глубже надвинул берет на лоб. Капитан Дробот, русоголовый, сероглазый, прошел на мостик, спросив на ходу:

— Лоцман на борту?

— Поднимается, — доложил старпом.

Не в открытом океане, где не за что уцепиться глазу, а здесь, когда видимы были и маяк, и мол, и суда в порту, особенно ощущалась скорость теплохода: он как на крыльях летел в гавань, и требовалось немалое мастерство, чтобы в этой тесноте среди судов и яхт развернуть эту громаду и точно поставить к причальной стенке.

На мостике стало тихо. Теплоход «Белоруссия» с западно-германскими туристами на борту прибывал на остров Мальорку.

И рубка на теплоходе, и эта непередаваемая сторожкая тишина на капитанском мостике вдруг напомнили другие берега, виденные недавно на далекой Колыме, другое судно в речной заводи: на драге, моющей золото, вот так же нависала напряженная тишина, когда драга «перешагивала» на новый забой. До темноты обветренный драгер Камшилов шутил:

— Двадцать лет плыву на этом корабле, и все на месте. А ведь есть другие края...

Этот теплоход и ту драгу разделяли тысячи морских миль. Такие неодинаковые тут и там люди, с разными характерами, с несхожими судьбами, делали они разное дело, но была у них как бы одна жизнь.

Салон сиял огнями. Мужчины были одеты с иголочки. Выбирали «Мисс Круиз». Ею оказалась миловидная розовощекая старушка. По традиции капитан должен был открывать бал с «Мисс Круиз».

Капитан Дробот, молодой, красивый, в белом мундире с золотым шитьем, вразвалку (морская привычка) приглашал даму. Говорили по-английски.

— Мадам первый раз на нашем теплоходе?

— О, нет. Я знакома даже с прежними капитанами «Белоруссии». Я и в следующий круиз пойду с вами.

— Что же вас привлекает больше всего: цены, сервис, комфорт?

— Все. Но больше всего — душевность. Чисто русская. За свою жизнь я плавала на судах многих фирм. Лучше «Белоруссии» не нашла. У меня здесь масса друзей...

Она стала называть фамилии, которых Дробот не знал. Он тут недавно, подменяет ушедшего в отпуск капитана.

Салон сиял. Капитан открывал первый бал...

Весна на Колыме выдалась затяжная. Большой воды в Берелехе ждали долго, и потому промывочный сезон затянулся. На пуск приехали «соперники» с 178-й драги. Говорили хорошие слова. Потом был концерт. А уже после подали команду: «Смене занять свои места». Кормовой пошел к себе, драгер встал у пульта. Запустили механизмы, вся многотонная громада драги наполнилась грохотом и лязгом, вгрызались в дно реки отполированные до блеска зубья, и вот уже первые ковши, наполненные породой, потянулись в нутро драги.

Камшилов на пуске не был. У него прихватило почки, и он лежал в больнице в Сусумане. И оттого, что вот за столько лет работы на этой самой драге случилось так, что не он открывал сезон, было ему горько и обидно. А выписавшись из больницы, он все еще чувствовал некое подобие вины перед всеми: вроде бы сработал меньше, чем другие, и теперь на смену старался приходить раньше обычного.

По крутой железной лесенке поднялся в рубку к пульту управления. Старый его приятель Черкашин, тоже драгер, спросил:

— И чего тебе дома не сидится? Грибы, говорят, вон, пошли.

— Вспомнил, что на главном приводе кожух не в порядке.

— Приварили уже.

Внизу на открытой площадке, на ветру — опробщица Оля Меркулова — миловидная, изящная даже в своей робе, с зульфом в руках для промывки пробы.

— Ну что у тебя там? — знаками показал Камшилов.

Девушка отрицательно покачала головой.

Повернулся к Черкашину:

— А ты говоришь — порядок. Так, глядишь, и план завалим.

Настроенный добродушно Черкашин ответил:

— А когда это мы заваливали, скажи? Ну вот за все эти годы?..

Что верно то верно. Не было такого. Недаром же вот на стене чугунная плита: им первым на Колыме присвоили звание коллектива коммунистического труда.

Он присел к пульту. Ровно гудели механизмы, ненасытно вгрызались ковши в породу, перед глазами Камшилова был песчаный берег, выше — сопки, поросшие чахлым кустарником, а над ними блеклое небо. Сколько же лет он видит это изо дня в день?

В тот день «мистраль» дул с такой силой, что огромный теплоход прямо-таки не держался на месте; он выходил из гавани, его же, как гигантский парус, относило к судам, стоявшим у причала. А в чистом небе сияло чистое солнце, и видны были вдали и замок Иф, и статуя Нотр-Дам, благословляющая моряков, уходящих в море. Только сейчас на «Белоруссии» никто этого не замечал.

Бледный от волнения лоцман — высокий, красивый француз, не решается давать советы капитану. У второго помощника побелели пальцы на ручках телеграфа. Капитан спокоен.

— Двойку, — командует Дробот.

— Есть двойка, — эхом повторяет помощник.

— Как на руле?

— На руле нормально, — это голос старшего рулевого. Он по привычке еще глубже надвигает берет на взмокший лоб.

— Еще тройку.

— Есть тройку, капитан.

Теплоход неудержимо несет к причалу, а на судне — двести туристов и экипаж.

На драге объявляют «аврал».

— Это что ж за «аврал»? — забеспокоился Камшилов.

— Я объявил, — отзывается старший помощник. — Иди в раздевалку, узнаешь.

Недоумевая, Камшилов спустился по лесенке в раздевалку. Там уже все, кто свободен от смены, сбросили жесткую робу, прихорашиваются у зеркала. Сам «адмирал» пожаловал. Это они так уважительно зовут начальника дражного карьера. Был он сам тут когда-то драгером.

— Ты что ж, Лексеич? — это он Камшилову. — Забыл про свой юбилей? Пятьдесят ведь.

Они трогательно и торжественно поздравили его. «Адмирал» вручил Почетную грамоту, от экипажа — «Спидолу».

А Камшилов не то, чтоб забыл — не ждал такого. Думал, ну что: позову друзей вечерком, скромно посидим. Но гляди ты — выходит, не стоит на месте корабль его жизни. Сделано Камшиловым что-то доброе для дела, для людей, которые сейчас с ним рядом.

В Касабланке ездили в эвкалиптовую рощу вязать веники для сауны. Тут вспомнилось почему-то, как трудно выходили из гавани в Марселе, как потом лоцман-француз, восхищаясь мастерством капитана, восторженно прищелкивал пальцами.

— Волновался? — спросил я Дробота.

— Еще бы. А ты, небось, как увидел меня в белом мундире, да еще с «Мисс Круиз» в салоне, подумал, наверное: «Во жизнь!»

Валерий Иванович Дробот вырос в Таганроге с мечтой о море. В Одессу поехал поступать в мореходку, ночевать негде. Пошел с приятелями на вокзал — попросила милиция. Выспались на привозе. Еще тогда подумалось: ну если и дальше так будет...