Александр Скрыпник - Белый конь на белом снегу

— Федорчук Станислав Федорович. Для краткости просто Федорович.

Новый механик не то чтоб не понравился капитану — не в его характере. Вот Саша Лескин, штурман, тот всегда рядом: слушает, учится, молчит. Этот, судя по всему, молчать не станет. Веселый его нрав пришелся всем по душе. Механик крепко взялся за дело: работал весело, споро. При нем другие ожили. Расправил плечи Сергей Корниенко: при прежнем механике его-то и на палубе не было видно. В трудную минуту Федорчук поддержал тихоню матроса Александра Щеголева, и тот теперь глаз не сводит с нового механика. Перед самой навигацией Федорчук пришел к капитану:

— Просится к нам рулевым хороший парень с «Вострецова».

— Кто такой?

— Бондаренко.

— Однофамилец?

— Сын ваш, Сергей.

Капитан долго молчал: ему стало обидно, что сын ни слова не сказал ему о переходе.

— Не стоит. Скажут — родственные отношения.

Механик засмеялся:

— Я этот вопрос беру на себя.

Колебался капитан. Механик стал настойчиво убеждать. Порешили зачислить в команду. Дома капитан хмуро спросил сына:

— Что, сбегаешь с «Вострецова»?

(На «Вострецове» вторую навигацию дела не ладились).

— Ничего я не сбегаю. С Федоровичем хочу работать.

— Какой еще Федорович? — не понял капитан.

— Ну твой новый механик...

Что-то помаленьку меняется на теплоходе: становится как-то поживее, посветлее, поинтереснее. Раньше чуть что — сидят по каютам. Теперь все больше на палубе, и вокруг нового механика. Хотя, что в нем, недоумевает капитан. Но работа идет ходко. У механика любимая поговорка: «Машина любит ласку, чистоту да смазку». На других теплоходах поломки, остановки. Тут, как часы. Надо было менять клапаны, капитан уже с тоской думал, сколько времени на это уйдет, а механик сказал, как о давно решенном:

— Сделаем на ходу.

Подключили пожарный насос, сделали. На стоянках механическая служба не сходила на берег: еще и еще раз отлаживали дизель.

С сыном у капитана натянутые отношения. Сына вдруг потянуло на море. Бондаренко никак не мог с этим смириться. Как же так? Ведь еще дед по Амуру баржи водил! Он готов был винить во всем нового механика, к которому так тянулся Сергей...

Ночью шел дождь. Видимость была плохой. Штурман спросил:

— Может переждем, Тимофеич?

Другие суда по линии стояли. Капитан твердо распорядился:

— Включай локатор!

Впрочем, он прошел бы и без локатора. Он мог закрыть глаза и весь Амур, каждый бакен у него, как на ладони. На подходе к Хабаровску капитан, сдав вахту, отправился отдыхать. А ночью сошел в самоволку на берег Сергей Бондаренко. В рулевой рубке решали, докладывать ли об этом капитану. Кто-то бросил:

— Пропустит мимо ушей, — сын все-таки.

Механик покачал головой:

— Не думаю.

И пошел в капитанскую каюту. Бондаренко хмуро выслушал доклад.

— Твои штучки?

— Я-то при чем?

— Держать надо команду, а вы...

— Что мы?

— Работать надо.

— Мы работаем.

Разговора не получилось. Принесли «Вахтенный журнал».

— Почему нет записи?

Механик пожал плечами. Бондаренко взял ручку, размашисто написал: «Самовольно отлучился на берег рулевой моторист Бондаренко С. Б.». Отдавая журнал, коротко бросил:

— Разбирать будем.

Сергей догнал судно на «Метеоре». Матрос-практикант, подавая руку, округлил глаза:

— Ну, влетит тебе.

— И пусть, — Сергей покосился на капитанский мостик.

Накануне на судно передали телеграмму из пароходства, благодарили за хорошую работу. Капитан о телеграмме никому не сказал — чего баловать до конца рейса. Но про добрую весть стало известно. Пришел механик.

— Тимофеич, мы тут решили вроде воскресника, что ли, помочь на разгрузке.

Бондаренко, по привычке, не глядя на собеседника, молчал, думал: что за малый этот Федорчук?

Опять же — дело делает. Гляди — ни одной аварии, скорость лучше, чем у всех, вишь, на подмогу докерам хлопцев поднял... Да, а вот сына сбивает, Пересиливая себя, сказал:

— Я не возражаю.

Вот оно как все скрутилось в один тугой узел: сын, работа, взаимоотношения с новым механиком. Черт его знает, а может, он прав, этот молодой механик, что вот так попросту с командой. Конечно, их судно идет сегодня первым в пароходстве оттого, что четкость, дисциплина, что, наконец, он, капитан, крепко держит команду. Впрочем, опять же ни одной поломки, ни одного нарушения. Да, вот Серега в самоволку... Нет, строгость нужна все-таки — на воде работа особая. Вон на «Вострякове» не ладится второй год — твердой руки нету. Хотя вот Федорчук человек, видать по всему, не жесткий, а в хозяйстве его полный порядок. Выходит, строгость строгости рознь. И только ли от его капитанской твердой руки успехи на судне? Да, что-то такое происходит, с чем нельзя не считаться.

Подходили к Комсомольску-на-Амуре. Бондаренко поднялся в рулевую рубку — ночную вахту он никому не доверял. Нагнув голову у низкой притолоки, краем глаза схватил: сидят на полубаке рядышком механик с сыном Сергеем, говорят о чем-то. Заныло сердце: «Собьет малого с панталыку. На море уведет».

А механик, между тем, теребя кудрявую шевелюру, выспрашивал у Сергея:

— Что тебя понесло на берег?

— Дружок у меня в Хабаровске — вместе с ним на море собираемся.

— Но почему в самоволку?

Сергей кивнул на мостик:

— Не пустил бы.

— Дисциплина, брат, везде одна, что на реке, что на море. — Федорчук вздохнул. — Вообще, на счет бати, ты это напрасно: характер у него, конечно, не сахар. Но гляди, кто из амурских капитанов лучше знает фарватер? А когда баржа «играет», цепляет за дно — только он ведь может провести ее. Сколько раз первое место берем, думаешь, случайно? Нет, батя у тебя что надо. На море такого еще поискать надо. Я б лично не пошел на море.

Вглядываясь в прибрежные огни, капитан изредка косится на тех двух на полубаке, опять с тоской думает: «Собьет мне парня...» Вспоминает дневной разговор с капитаном «Метеора» — не отдашь ли, мол, механика. Отдать?

Судовой кок Люба Якуб уговаривает практикантов Витю и Володю:

— Мойте руки, садитесь есть.

Бондаренко, проходя, кинул:

— Ты с ними прямо, как в детсаду.

Остановился за спиной у одного:

— Ты что это?

Парнишка, привыкший видеть капитана неприступно хмурым, смущенно подал листок:

— Вот за навигацию мы перевезем сто тысяч тонн угля. Считаю — сколько же это будет железнодорожных составов. Интересно...

Капитан постоял, посмотрел, повторил задумчиво:

— Интересно.

И пошел дальше...

Это только с берега кажется, что там, на белом пароходе, спокойная, вольная и легкая жизнь.

Жизнь есть жизнь.

1979 г.

Спорили вот о чем:

— Нет, вы мне скажите — какая она, Героиня?

— Ну, раз Золотая Звезда…