Александр Скрыпник - Белый конь на белом снегу

Он еще долго гостил у Ивана Ивановича Беспалова и его сына. И о многом было говорено.

А дома его ждали новые дела, новые многотрудные заботы. С ходу отправился в очередную командировку на реконструкцию доменной печи, и все там было бы хорошо. Да вот беда — бригада опять с бору по сосенке, своих мало. Свои, старики, в Челябинске остались — там тоже дел по горло. Но домой вернулся, и новые хлопоты — то сессия горсовета, то опять же депутатские заботы по быту, а еще — заседание бюро райкома. Пришел как-то с одного такого заседания, а кто-то из старых его коллег мимоходом так, без зла, правда, бросил:

— Леонтий, чегой-то не того твоя бригада. Мужики опытные и надежные, а не того...

И вдруг грустно стало Мацкову. Вдруг он представил, что говорят о нем мужики, ежели он по восемь — десять заседаний в месяц высиживает. Что ж еще они могут сказать о таком бригадире? Сам был монтажником, знает... Да, задумаешься...

Тут еще дела домашние. Но здесь ему уж грех обижаться. Старшему своему сыну Владимиру он еще после девятого класса сказал:

— Хватит бить баклуши на каникулах. Пойдешь на лето монтажником.

— К тебе?

— Еще чего? В бригаду Лозенского Владимира Васильевича.

Пошел. Поработал. Армию отслужил, отец ему говорит:

— Ну что, в политехнический?

— Туда. На вечерний.

— А чего не на дневной?

— Ты что? Я не дождусь, когда в свою бригаду вернусь.

Порадовался про себя Мацков. Выходит, по сердцу пришлась профессия монтажника. Сейчас Владимир — мастером. Сын Максим родился. Внук, значит, Мацкова. И конечно же, мечтает Мацков, что он тоже будет монтажником. Пока же Максим ходит пешком под стол, и что он там монтирует, бог его знает.

Вот так живет Леонтий Мацков. Просто живет, и все. А никакой другой жизни ему и не надо.

1985 г.

Человек из Москвы стоял на своем, и это выводило Мирзаханова из себя. Убежденный в том, что он на верном пути, что залежи газа именно в этом месте Даулетабада, он каждого, кто с ним не соглашался, готов был встречать в штыки. Хотя в глубине души понимал: тот, другой, тоже имеет право на свое мнение. Но вот как ему самому утвердиться в своей правоте?

— Не может там быть газа. Даже студенту известно, что подобных месторождений с газом в так называемой моноклинальной зоне всего две в мире.

— А если третья здесь? — спросил Мирзаханов.

Собеседник то ли шутя, то ли серьезно сказал:

— Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда...

Они все родом из молодости, прошумевшей в самом пекле Каракумов — Дарвазе: насквозь русский Филипп Беленький со своей женой туркменкой, «железный» буровой мастер обстоятельный Бутта Батыров, спокойный Мирзахан Мирзаханов (хотя он был уже главным геологом управления в Ашхабаде, они единодушно считали его своим, дарвазинцем), рассудительный бурильщик Аннадурды Куванчев, высокий, интеллигентный, умеющий все Ростислав Смирнов, он тогда, как и Беленький, был начальником одной из геологических партий; соперничавшие между собой горячие буровые мастера Василий Шумский и Сергей Улановский, по-восточному немногословные Ильмурад Мухамедмурадов и Дурды Колатов.

В ту пору, в начале шестидесятых, о Даулетабаде не помышляли. Веселой, шумной ордой они жили в самом центре Каракумов, в Дарвазе: поисковики, геофизики, буровики. У каждого — отдельное хозяйство. Но в общем-то это была как бы одна молодая дружная семья геологов со своими неписаными законами и традициями, откровенным презрением к невзгодам и быту, неистребимой верой в человека рядом, в особенности если он геолог, и той особой бесшабашностью, которая свойственна только молодости и о которой потом помнится всю жизнь...

Так они сегодня часто вспоминают про «геологическую» свадьбу Ростислава Смирнова и гидрогеолога Риммы. Их не расписывали: у Риммы прописка ташаузская, у Ростислава — московская. Отыграли шумную свадьбу в общежитии, а уже потом подались в Ашхабад расписываться. Но и там неудача... Тогда они наняли такси и поехали в свадебное путешествие в Фирюзу, на подземное озеро, в Бизмеин. Там, нажимая на бродяжническую свою профессию, уговорил, наконец, Смирнов работников загса: поженили.

Они выдержали в путешествии только три дня: тянуло в Дарвазу, домой. Дом — это койка у каждого в общежитии. «Отдельная квартира» — комната в общежитии — эта роскошь была уже значительно позже. Но разве тогда думалось об этом? Мечтали об одном — сделать открытие: найти нефть, газ, воду.

О том, что в недрах этих огромных равнинных пространств есть газ, думалось давно. Геологи начали развивать глубокое бурение на газ, но силенок у них было маловато, и их оттеснили нефтяники. Но то ли оттого, что главная цель последних была нефть, то ли еще отчего — сделали они не так много и в поисках нефти решили подаваться севернее.

В управлении геологии, тщательно изучив все материалы, накопленные за время поисков в Каракумах геологами и нефтяниками, пришли к выводу: газа в юго-восточных Каракумах много. Были заложены скважины. Когда ударил первый фонтан, — это заинтересовало Москву.

Но бывает же так? В самый разгар весны вдруг грянет нежданный снег. И здесь произошло нечто похожее. Было открыто Карабельское газовое месторождение, еще позже — Шатлыкское, а потом вдруг кое-кто в Ашхабаде и в Москве заговорил:

— Юг исчерпал себя. Шатлык — это все, что он мог дать. Надо идти на север, вслед за нефтяниками.

Мирзаханов и Суюнов, тогдашний начальник республиканского управления геологии, настаивали:

— Разрешите нам бурение, и мы получим газ на Даулетабаде.

Им в министерстве резонно отвечали:

— Там же ничего нет. «Туркменнефть» уже бурила.

— Там есть газ, — настаивал Мирзаханов.

— Надо доказать.

— Дайте деньги на бурение, и мы докажем!..

Им разрешили, наконец, бурение. Шумная дарвазинская вольница будто только и ждала команды главного геолога, и к тому времени подтянулась к Даулетабаду: в Аннау начальником экспедиции стал Филипп Беленький, Дурды Колатов — главным инженером на участке в Иммам-бабе. Там, у железной дороги Ашхабад — Кушка, формировалась база. Сам Мирзаханов закладывал буровые в Даулетабаде, Донмезе, в Восточном Даулетабаде. Там уже забуривались Улановский, Батыров, Шумский.

Аннадурды Куванчеву выпало бурить первую скважину на Восточном Даулетабаде. Он и теперь еще помнит тот чистый апрельский день, когда подлетал на вертолете к буровой. Меж редких барханов зеленела трава, чернел прошлогодний кустарник. Буровая стояла на склоне холма, и это обрадовало Куванчева. Сам он был родом из горного селения и пески, признаться, не любил. Холм не гора, конечно, но все же выше, чем в песках.