Александр Скрыпник - Белый конь на белом снегу

— Нужны еще одни весы.

Дьяченко рассердился:

— А где ты раньше был?

Лесков заступился:

— Он докладывал. Это наше упущение.

— Так что будем делать?

— Срочно ставить передвижные.

— Еще один вопрос, — сказал Сильверстов. — Давай, Юрий Григорьевич, у меня в кабинете (это он так свою каморку называет) оборудуем буфет. Сам буду торговать. Шофер приехал! Знаешь, каково в горячую пору?

Потеплевшими черными глазами глядел парторг на этого седого, доброго человека, старого солдата, то и дело заправлявшего за пояс пустой рукав пестрядиновой рубашки.

И грянула жатва. Казалось, будто весь сельскохозяйственный год с его многотрудными хлопотами и заботами спрессовался в эти короткие — длинные дни жатвы. И чего только не было в них: горячий пот и шутка, ругань по делу и без дела, и бессонные ночи, и целые реки зерна.

Ох, как любит до боли эти страдные дни Федор Захарович Сильверстов. Со всех полей, будто реки с гор, стекался к нему на ток урожай, этот многотрудный плод неимоверных усилий людей. Светло стало от золотых хлебных насыпей!

Плывут над тарханкутскими полями белые, подбитые снизу темной опушкой, облака. С усталой земли свезли хлеб в закрома. Он так нам дорог, этот насущный хлеб.

Ходит по опустевшему току, насквозь пронизанному ветрами, худенький человек с голубыми глазами, заглядывает в хранилища, берет в ладонь зерно и думает об одном — как его лучше сберечь до самого последнего зернышка. У кого не болит об этом сердце?

1977 г.

Сто лет знаю Ивана Афанасьевича Бондарчука. То есть такое чувство, что знаком с ним давным-давно. Всякий раз при встречах, рассказывая о пережитом, о своей партизанской юности, Бондарчук вдруг отыщет в каких-то дальних своих тайниках памяти такие подробности, такие яркие и точные детали, что только диву даешься: откуда это обостренное восприятие виденного очень давно, это точное до мельчайших подробностей воспроизведение пережитого?

— Так время какое было? Как туго оно было спрессовано: война! — скажет Бондарчук.

Немцы загнали их в Пинские болота. Они схватили в кольцо все партизанское соединение. Был июль. Стояла жара. Командира диверсионной группы отряда «За победу» Ивана Бондарчука, всего израненного осколками мины, везли на телеге. Старший его брат Николай — ему повредило глаза — шел рядом, держась рукой за подводу.

Начались болота, и телегу бросили. Братьев посадили верхом на лошадь. Ночью впереди стали постреливать. Посланный вперед командир дозора Роман Макуха доложил:

— Немцы, Ваня…

Они остановились. Был приказ — пробиваться мелкими группами. Группе Ивана Бондарчука пробиваться не разрешили. Из двенадцати человек — трое, в том числе сам командир, были тяжело ранены. А надо было идти, чтобы выполнить задание — прервать сообщение на дороге Киев — Ковель.

Иван позвал Макуху.

— Рома, одень меня в чистое.

— Да ты чего? — понял по-своему разведчик.

— В чистое, — жестко повторил Иван. — Пойдем к Маликову. И подтянуться всем, кто может. Надо, чтоб видели, что мы боеспособны.

Маликов, секретарь Житомирского подпольного обкома партии, был командиром соединения. Он встретил их неподалеку, сидел обросший, усталый, в лесочке, на пеньке. Иван с трудом держался на ногах, Николаю сняли повязку с глаз, чтоб не видать было ранения.

— Степан Федорович, — сказал Бондарчук. — Прошу разрешения на выход.

Маликов долго молчал, потом сказал:

— У вас же тяжелораненые.

— Возьмем с собой. Вызволим. Мы пробьемся. Нам надо пробиться. Вы ж знаете: дорога на Киев — Ковель открыта. Нам надо туда.

Маликов отвернул глаза. Опять долго молчал. Потом еще раз спросил:

— Выведешь людей?

— Выведу, — сказал Бондарчук и облизнул сухие губы. У него начинался жар.

Спустя много лет, когда они встретились, секретарь Винницкого обкома партии Бондарчук и бывший командир соединения Маликов, и вспоминали те тяжкие дни, Иван спросил:

— А что ж вы тогда отвернулись, Степан Федорович?

— Так слезу пустил. Знал, что на верную гибель идете. Видел тебя всего побитого. Да и про то, что Николай ослеп, мне доложили...

Надо было не просто вырваться из кольца. Надо было сквозь плотное окружение врага долгие дни и ночи выходить к дороге Киев — Ковель.

На рассвете, по туману вброд и вплавь провел их Роман Макуха сквозь немецкие дозоры. И, хоронясь, как мыши, пошли они на Запад по занятой врагом земле. Шли ночами, отсыпаясь днем, боясь сел, боясь больших дорог. Двенадцать украинских хлопцев из житомирского села Макаковка, в котором родились и выросли.

А начиналось это так.

Из отчета боевой диверсионной группы отряда «Большевик» И. Бондарчука.

«В июне 1941 года комсомольцы И. Бондарчук, П. Стащук, Н. Бондарчук были зачислены в подпольную партизанскую группу П. Ефремова. При приближении линии фронта командование воинской части дало задание группе произвести разведку в селах, занятых немцами: Путиловичи, Навоки, Красноставье, а также разведать движение на дороге Коростень — Белокоровичи. В результате дорога была обстреляна и уничтожена машина с двенадцатью немцами».

...Они сидели по самые глаза в болотах. Посланный в разведку Роман Макуха доложил:

— Деревня впереди пустая. Лисовцы называется. Глухая деревня, непонятная.

— Языка надо взять.

— Говорю же, пустое село.

— Нам тут надо пристроить тяжелораненых. А для этого мы должны все разузнать. Из-под земли достать языка, — жестко сказал Иван, — иначе напоремся.

Роман привел перепуганного мужика. Тот сказал:

— Были фрицы в селе. Ушли, час назад, как ушли.

Он им сказал неправду. Но тогда они еще не знали этого. Иван сам первым пошел в село. Вместе с ним Андрей Орлюк.

Июнь был. Рожь колосилась. По ржи поползли. У околицы Андрей сказал:

— Вань, ты схоронись, я сам.

— Погодь.

— Ладно, раненый же ты, — шеннул Андрей и пополз. Только чуть-чуть рожь заколыхалась.

...Это на его глазах было. Немцы стреляли в Андрея в упор. И, видно, не могли попасть, Андрей отстреливался. Иван тоже стал стрелять. Немцы залегли. Иван думал уже о том, что все-таки они с Андреем выстоят, тут и наши подоспеют. Фрицы опять поднялись. И опять ударил из автомата Иван в поддержку Андрею.

Было очень жарко. Был июнь, и цвела рожь.

Он понимал, что немцы окружают Андрея и хотят взять живым. Он увидел, как в голом пустом поле раздался взрыв. У Андрея была последняя граната. Иван знал об этом.

Спустя много лет, вспоминая тот жаркий день, себя побитого, с автоматом, оборванного и голодного, он думал и мучился: «Как же Андрея убили, а я живой остался?»

Чистая случайность спасла его. В те самые часы, когда они с Андреем пошли в Лисовцы, и как только завязалась перестрелка, его группа двинулась к селу с другой стороны, чтобы поддержать их...