Иван Данилов - Зимний дождь

…Возвращаясь с горы, мы увидали в колхозном правлении огонек и направились туда. Буланкин сидел один. Придавив культей толстую тетрадь, левой рукой он выписывал из нее в блокнот какие-то цифры.

— Вы чего? — Кузьма Платонович резко поднял голову, и его правая изуродованная щека задергалась.

Мы рассказали про танк. Председатель покивал головой и улыбнулся:

— В грамотешке я, ребятки, не силен, — признался он, — но не думаю, чтоб солдаты бросили годный танк. Да и нельзя им пахать. Он же брюхом будет все топтать. — И опять улыбнулся. — Молодцы, что болеете душой о колхозе, но… — и председатель развел руками.

Весенняя пора быстротечна. Не успеет вербный цвет осыпаться на землю белым пухом, как припечет солнце, надолго установится жара, и закруглевшие яблоки в садах обольются легкой розовостью. Вольготная жизнь в эту пору у парнишек: сады еще редко кто караулит, а пресные яблоки можно есть с самой завязи. Набив медовками карманы, пацаны ватагами и по одному спешат на реку.

…Солнце свалилось на край неба, а на ивовом кукане болталось всего с десяток серушек. Вот-вот должен был начаться клев голавлей. Я сидел на обрыве за кустом краснотала, следил за поплавком. Поймать бы парочку голавлей и было бы на хорошее жарево. Не зря же ушел я в такую даль — за поворот реки, куда редко кто из родничковцев заглядывает. Но поплавок спокойно лежал на воде, и мне надоело на него глядеть. Я воткнул удилище и, сняв с себя тельняшку, спустился под яр постирать ее. Полоская тельняшку, я увидел вдруг краем глаза, как удилище качнулось. Обдираясь об кусты, цепляясь за вымытые из земли корни, я ринулся к удочке, рванул ее, и на траве заплясал громадный, чуть ли не до локтя, серебристый лещ. Он на лету сорвался с крючка, и я кинулся на рыбину животом, но в это мгновение лещ, изогнувшись, подпрыгнул и бултыхнулся в воду.

Я чуть не заревел от досады. И почему это самая крупная рыба всегда уходит? Ладно еще, когда срывается в воде, а тут с берега упустил! Я поднялся на ноги и стал вытирать с ушибленного живота грязь. Даже забыл про тельняшку. Вспомнив о ней, я поспешил к спуску и тут на стежке столкнулся с Енькой. От неожиданности Енька остановилась и чуть не выронила из рук ведерко.

— Ой, как напугал! — сказала она, приходя в себя.

— А ты чего тут? — спросил я грубовато. Было неловко стоять перед ней с грязным животом.

— Ходила за грибами, — Енька качнула в мою сторону ведерко. — Шла, шла и заблудилась. Спасибо реку увидала. — Немного помолчав, она сказала: — Ты не идешь домой? А то я и сейчас плохо знаю, где дорога…

— Чего тут знать-то. Пройдешь вон ту вербу и вправо, — указал я. — А вообще-то я тоже иду. Охолонусь лишь да удочку смотаю.

И о чем это люди разговаривают между собой? Тут вот идешь — и двух слов на ум не придет… Вдалеке показалась дорога.

— Вон лесная яблоня, ее всегда издали видно, приметь, — посоветовал я Еньке. — От нее как раз поворот к станице.

У яблони Енька остановилась, сорвала несколько маленьких твердых плодов и, раскусив, поморщилась.

— Сейчас они горькие, — заметил я. — Их только поздней осенью можно есть.

— Посмотри, гнездо какое большое! — Енька показала на макушку высокого дуба.

— Я знаю. Это коршуниное. Мы весной яйца у них сняли.

— Лазили на такую высоту? — удивилась Енька. — Страшно как…

— Прям… Хочешь я влезу на нашу колокольню?

Енька посерьезнела и, сдвинув длинные брови, спросила:

— Умнее ты ничего не мог придумать?

— А яблок хочешь? Медовок? Принести?..

Енька чуть смутилась:

— Принеси.

— Сейчас, будем идти мимо сада Исая, и я залезу.

— А если он выстрелит? — испугалась Енька.

— Не заметит, — уверил я.

Чтобы Енька не боялась, я рассказывал, как однажды днем мы впятером лазили на колхозный виноградник и как сторож стрелял в нас, а мы все-таки нарвали винограда. Рассказывая, я и сам уже верил, что это был дерзкий налет, хотя помню, что сорвать мы успели всего по кисти, и сторож стрелял всего один раз, да и то в воздух.

Возле затененного сада мы постояли, прислушиваясь. Было тихо и оттого немного жутко.

— Не надо лазить, — вдруг решила Енька. — Я совсем не хочу яблок.

— Обманываешь, — не поверил я.

— Да и совестно, — призналась она. — Мы с Талей подруги.

— Мы что, у нее воруем?

Я сразу нашел медовку и, вскарабкавшись на нее, начал рвать и бросать за пазуху уже крупные яблоки.

— Я так боялась, — призналась Енька, когда я вернулся из сада.

Достав из-за пазухи яблоки, я протянул их Еньке, и тут совсем рядом кусты зашелестели. Теряя яблоки, мы кинулись вдоль улицы и услышали за собой гулкий топот. Он был все ближе, ближе. Я обернулся и увидел, как белый теленок, задрав хвост, мчался за нами.

В сумерках за церковной оградой собрались мальчишки и девчонки — человек пятнадцать, даже с других улиц были тут — Клок и Волдырь. Володька в последнее время зачастил на нашу улицу, стал дружить с нами, заступается за Тальку…

Мальчишки сидели на каменном пороге церкви, рассуждали про войну, гадали, когда наши дойдут до Берлина. Невдалеке в отдельный кружок сбились девчонки, шушукались, смеялись.

— Ребята, давайте в «казаки-разбойники», — не подходя к нам, крикнула Енька.

Мы переглянулись.

— Давайте… Нам все равно…

Когда стали делиться, одного человека не хватило.

— Талька-то чего не пришла? — спросил Волдырь.

— У нее же отец, — начал было я…

— Не пустил, что ль?

— Да нет, — объяснила Енька, — заболел тяжело. Заражение крови.

— Заболел! — усмехнулся Мишка. — Крапивой себе ноги настегал, чтобы распухли. Повестка из военкомата ему пришла. Он сдрейфил и перестарался…

— Если узнают — будут судить, — вставил Клок.

— А чего узнавать-то? — дернул плечами Мишка. — Он и не скрывает. Говорит, что ломило ноги, хотел полечить…

— Давайте играть, — прервал я разговор. — Пусть «казаков» будет меньше…

«Казаки» ушли на другую сторону церкви, и мы стали прятаться. Енька, Мишка и я убежали на пустырь за кусты бузины. «Казаки» долго шныряли по плацу, заглядывали за телефонные столбы и наконец поймали Волдыря. Мы побежали к нему на выручку…

Осветив нас, мимо проскочила военная машина и свернула в нашу улицу. Я проводил ее взглядом.

— К Буланкину, — сказал Мишка. — Кто-нибудь из района.

Отбив Вовку, мы опять разбежались. В этот раз мы с Енькой оказались вдвоем за танком. «Казаки» несколько раз оказывались рядом с нами, заглядывали внутрь танка, но нас не заметили. Вот опять послышались шаги.

— Тише, — прошептала Енька, замирая.

— Женя, Енька! — раздался рядом голос тети Мани.

Мы выглянули из-за танка. У церковной ограды стояли тетя Маня и еще кто-то. Енька неуверенно направилась к ним, потом рванулась с криком: