Иван Данилов - Зимний дождь

Слушайте, слушайте, люди, соловьев! Над рекою рассветной или в вечереющих садах, встретясь с соловьиной песней, мы становимся нежнее сердцем. Потому что птичьи песни всегда о любви, о радости. А радость, даже чужая, делает нас счастливыми, помогает верить, надеяться…

Слушайте, люди, ликующих соловьев, но никогда не пытайтесь заглянуть им в глаза. Нет ничего печальней глаз соловьиных. Большие, как будто притуманенные слезой, они не каждого обрадуют. Увидев их, не всякий поймет, что нет в птичьей песне притворства, что в ней лишь желание счастья и вера в него.

Нынче в отцовском дворе шумно, нынче у нас праздник; заходят соседи и просто знакомые и первым делом спрашивают про колодезь, про новую воду. Вместо ответа отец подает каждому стакан воды; обычно пьют ее из кружек, но сегодня нужен стакан, чтобы сразу было видно, как светла вода. Люди пьют не спеша, с остановками, как доброе ароматное вино, и качают головами, и хвалят, и говорят, что она легкая. Отец, довольный, улыбается, — значит, не зря почти две недели добирались до глубинного родника…

Это был первый мой колодезь, а для отца, может быть, последний. За жизнь он сделал их немало, сто, а то и больше — во многих дворах колодези моего отца: и на плацу, откуда берут воду все станичники, тоже его. Теперь отец постарел, не те силы, и главным мастером колодезных дел пришлось стать мне.

Непросто угадать глубоко под землей большой родник, главную жилу, и потому отец сам выбрал в саду место, где надо бурить скважину. Теперь слово мастеру, я беру в руки бур и начинаю долбить землю. Дело это нелегкое, и чем глубже уходит труба с острозаточенной муфтой — тем труднее. Нужно бросок сделать так, чтобы труба возвращалась не пустой и чтобы скважина не искривлялась.

Говорят, самое трудное дойти до первой воды… Не знаю — меня эта вода не порадовала. Когда мы с отцом вычерпали желонкой эту желтую кисельную жижу, труба остановилась и никак не хотела опускаться глубже. Занялись рационализацией и изобретением: на руках опускали трубу то с буром, то с желонкой, и по кусочкам сизоватой, резиново-упругой земли, поднятой с пятнадцатиметровой глубины, поняли, что наткнулись на гончарку. Гончаркой колодезники называют глину, во всем похожую на свинец. Взять ее почти невозможно. Многие, отчаявшись, останавливаются, довольствуются первой водой, иные бросают скважину и начинают бурить на новом месте. Велик ли ее слой, не узнать, не угадать, это все равно что заглядывать в свою жизнь на двадцать лет вперед.

Но мы решили не бросать, мы испробовали все возможные методы наступления на гончарку: сдавалась она медленно, по сантиметру, часто выворачивала в желонке клапан, и труба возвращалась пустой. И все-таки мы одолели, казалось, непроходимую породу, пошел песок, сначала мелкий, потом крупнее, зернистее, стали попадаться кусочки белого известняка… И вот он, большой родник, главная вода!

Нынче во дворе отца шумно, нынче у нас праздник: люди пьют прозрачно-ключевую влагу и говорят:

— Хороший колодезь, вода в нем легкая…

А я стою счастливый и прячу негнущиеся от мозолей ладони.

1963—1978

жвачку (местн.) .

белесой (местн.) .

с радостью (местн.) .

на площади (местн.) .

дикий терновник.

охотника (местн.) .