Александр Кротов - Каменные часы

— Опять ты его защищаешь, — сердито сказала Люба, — тебе мало еще того, что произошло. Прямо как сердце чувствовало. И вот на тебе.

Разговор на этом оборвался.

И возникла тяжелая, нервная пауза. Дягилев старался не глядеть на гостей и не собирался приглашать их к столу, к готовому уже чаю. Но дети были явно не на его стороне, ожидали продолжения рассказа старого партизана и вопросительно посматривали на мать.

И Люба позвала непрошеных гостей поужинать, уступив им лучшие места на скамейке у подветренной стороны, где была сооружена стенка. Дягилев принес из палатки консервы и открыл их охотничьим ножом с широким лезвием.

— Никак не могу поверить, что это был Дик, — сказал он.

— Можешь не сомневаться, — ответила ему Люба, наливая густой, темный чай в эмалированные голубые кружки, — вот сам убедишься, — она отставила котелок в сторону и взглянула на часы, — скоро уж вернется твой преданный друг, и ты его, разумеется, накормишь вкусным ужином и долго будешь смотреть в глаза, — Люба уже говорила с досадой, — и пес исполнит твою любую-любую команду…

Дягилев поморщился как от внезапной зубной боли.

— Ну, что ты говоришь! По твоим словам выходит, что прекрасную собаку надо непременно посадить на цепь или даже усыпить.

— Не знаю, но твой Дик — самый настоящий зверь! Зверь, понимаешь? И удивительно, почему он слушается именно тебя.

— Потому что я его не боюсь, — буркнул недовольно Дягилев, — и потом, много есть на свете такого, чего сразу не всегда объяснишь.

Люба отвернулась от мужа и принялась ухаживать за гостями, достала из припасов сладкие сухари, конфеты, даже свежего земляничного варенья, что сварила недавно прямо на костре.

Тут-то и выбежал из кустов Дик.

И никто ему не обрадовался.

Егор Иваныч отхлебнул глоток чаю и отчаянно закашлялся, едва не опрокинув горячую кружку себе на колени.

Пес яростно и оглушительно залаял.

— На место, Дик! — крикнул Дягилев и возбужденно вскочил на ноги. — На место! К ноге!

Глухо рыча, Дик подошел к нему, и было видно, что собака в любой момент готова к прыжку. По ее сильному, мощному телу волной пробежала дрожь.

— Ложись! — приказал Дягилев, и пес тотчас выполнил команду.

— Слушается только его одного, — сказала Люба, растерянно улыбнувшись, — как будто нашла самого первого хозяина овчарка. Это та самая?

— Да, — ответил Егор Иваныч, и Дик снова угрожающе зарычал, — как видите, мы сразу узнали друг друга.

— Судите сами, какая дурацкая ситуация, — развел руками Дягилев, — мы уж хотели бросить потихоньку овчарку и перебраться на противоположный берег, — он говорил огорченно, взволнованно, и пес напряженно следил за каждым его жестом, — но в этой собаке есть загадка, — продолжал горячо Дягилев, — ведь в решительный момент она остановилась, и благодаря этому вы убежали от нее, хотя, честно говоря, мне до сих пор вовсе не верится: настигнуть и опрокинуть ей человека, согласитесь, ничего не стоит.

— Ты защищаешь Дика, потому что он слушается тебя и сразу признал хозяином, — сказала Люба.

— Пусть так, — перебил ее Дягилев, — но вот собака перед вами, и скажите, как с ней быть, решите ее судьбу! Я убежден, она становится опасна, когда остается одна, без хозяина. И человек в одиночестве слабеет и может превратиться в зверя. А тут домашний зверь, поймите! Без собственного дома — это просто зверь. Если рядом нет человека…

— Непростая задача, — согласился Егор Иваныч, он допил чай и вытер вспотевшее лицо платком, — а, Федор? Как ты думаешь? Все-таки милицию вызывать?

— А что ты скажешь там, дед? — Федор снял свою кепочку и спрятал ее в карман. — Очень уж все смешно и нелепо получается, а пес действительно породистый и дрессированный, да и тебя он только напугал, но не тронул.

— Дело не в этом, пойми, — возразил Егор Иваныч, — не в личной моей обиде. Теперь чего уж там про это говорить, засмеют такие, как ты, все сведут к шутке или пьяному приключению. У гитлеровцев были такие собаки, и надо найти хозяина и круто с ним поговорить.

— Собака совсем могла одичать одна, — осторожно включился в разговор Дягилев. Он гладил Дика, и пес совсем успокоился, тело его обмякло и расслабилось.

— Если уж собака к вам пришла сама, то вам и искать хозяина, — сказал Федор, — а мы теперь с Егор Иванычем ни при чем.

— Погоди, Федор, — остановил его Егор Иваныч, — все тут не так уж просто…

— А чего уж сложного? — удивился Федор. — Найдет хозяина или сдаст пса на живодерню. Иного выхода здесь не дано. Не потащит он собаку в город. Там живо с ней хлопот наживешь.

— Ни в коем случае не будем брать Дика с собой, — сказала Люба, мельком взглянув на мужа.

Уже затихли шаги Егора Ивановича и Федора, а Дягилев все сидел неподвижно, напряженно вслушиваясь в тишину, смотрел, как угли в костре темнеют и превращаются в пепел.

Люба собрала посуду после ужина и ушла ее мыть в заливчик, захватив с собой Валентину.

Где-то совсем рядом, очень близко, принялся стучать по звонкой березе дятел, и птичьи голоса примолкли, ветер зашумел в вершинах высоких деревьев, сбивая на землю сухие тонкие ветки и заставляя скрипеть отмиравшие сучья, что не могли сами по себе оторваться.

И дятел на миг притаился и снова затюкал, перелетев в глубину рощи. Затем кукушка начала свой счет и внезапно оборвала его, очевидно чего-то испугавшись. Загудел в облаках невидимый самолет. Гул его монотонно нарастал, давил на барабанные перепонки, словно готовился перейти на грозный, предостерегающий вой, когда воздушная машина срывается вдруг стремительно к земле и начинает пикировать, заходя на бомбометание.

Дягилев даже услышал, как с нестерпимым свистом летят вниз многокилограммовые бомбы. Он думал об отце, пропавшем где-то здесь в грохочущем небе войны. Он видел сейчас его очень молодым, ведущим свой штурмовик прямо на ослепительные солнца вспыхивающих разрывов. И у Дягилева болело сердце от напряжения, словно он сам вел самолет, а отец и он — это один и тот же человек, живущий разом и в прошлом и настоящем временах.

Дягилев не знал, что случилось с отцом, и поэтому тосковал и мучился сейчас. Если бы он мог помнить то, чего не пережил в жизни, а только представлял в своем воображении! Помнил все, как случилось на самом деле.

Вот и звук заметно отставал от самолета, что едва заметной сверкающей точкой рассекал над ним чистую плиту бездонного неба, оставляя за собой инверсионный след.

Звук заметно отставал от движения.

По сравнению с этой машиной самолет отца, конечно, был медлителен и несовершенен, подумал Дягилев, но летчик наверняка лучше чувствовал полет, вращение пропеллеров и сами крылья, что несли его над землей. Тогда летчик мог почувствовать еще крылья.