Александр Кротов - Каменные часы

В самом деле стрелял фашист? Он едва заметно улыбнулся разбитыми губами, прикрыл глаза. Стрелял ведь, гад!

Сегодня к назначенному часу должен подойти Никифор с товарищами, обеспечить охрану точки и доставить груз в партизанский лагерь. Выходит, об этом немцы узнали уже, подумал Петр Алексеевич. Но Никифор будет обязательно здесь и нарвется на засаду.

Дягилев ощутил легкий хлопок по плечу, невольно вздрогнул и поднял глаза. На него пытливо смотрел молодой крючконосый человечек с бритой наголо сизой головкой, курил немецкую сигарету и выдыхал на него дым.

Губы Лысака шевелились, вместе с дымом с них срывалась слюна. Иные слова Петр Алексеевич разобрал, прочитав движения остренькой, хищной челюсти.

Человечек требовал назвать имена, явки, пароли. Хлюст бойко шпарил, видать, по-русски, старательно гримасничал, чтобы он, Дягилев, русский летчик, быстрее понял его жестикуляцию.

У человечка от усердия даже кожа на черепе шевелилась, двигались уши в разные стороны. Личико покраснело, налилось кровью, глазенки накалились молочной мутью.

Очень старался человечек.

Мог бы его Дягилев прибить одним ударом.

Кулак отяжелел, как кувалда, пудовой гирей лежал на коленях. Переводчик вспотел, брызгал во все стороны слюной с дымом, дергался. Из-под распахнутого черного пальто виднелся зеленый френч, опоясанный желтым широким ремнем. На животе у предателя висел в кобуре тяжелый пистолет. Лысак лапал кривыми длинными пальцами крышку кобуры, стараясь открыть, то и дело оборачиваясь на офицера.

Тот все двигал беспрерывно тонкими губами. Видимо, теперь уже орал на своего подручного.

— Я ничего не слышу, — сказал Дягилев.

Лысак на мгновение остолбенел, затем выхватил-таки пистолет и больно ткнул стволом ему в зубы. И в следующую секунду Дягилев со всей силы и злости, что накопились и еще оставались в нем, саданул человечка по хищно ощеренной челюсти, подхватил обеими руками широкую дубовую лавку, снес на пути стоявших столбом гитлеровцев, высадил двойную раму на окне и, стремительной птицей перелетев подоконник, вырвался на волю, подмял ошеломленного часового, уже с автоматом откатился за остов печи и оттуда полоснул длинной очередью по прыгавшим из окна фашистам.

Вот вам пароль, гады!

Сразу трех срезал.

Ящерицей метнулся к следующей печной трубе. Убил еще двух гитлеровцев с собакой, кубарем слетел в глубокий овраг, задыхаясь, ужом выполз по наклонному насту в лес…

Старая Катерина повесила ружье деда Евдокимова на стену. Многое это оружие могло бы рассказать. Очень многое… Конечно, время теперь другое и можно счастливо жить, а вот война настигла Колю Ивашова. Пришла к Ивашовым беда.

Рано было еще торопиться на автобус, чтобы ехать в больницу, да она уже собралась.

Катерина достала маленькие молнии. Посмотрела с сомнением. Разве они помогут остановить кровь? Достаточно с них, что берегут тайну. Слово остановит кровь, одно оно обладает такой магией. Слово и защитит, и убьет, если неловко с ним обернуться.

На прошлой неделе, уже на вечерней зоре, старая увидела в окне своего мужа Федора. Не вернувшийся с фронта солдат, красивый и молодой — это ее-то Федор! — силился что-то сказать.

Катерина так и обмерла, и ноги подкосились. Предупреждал о чем-то муж, и она не слышала, хоть затаила дыхание и обратилась вся в слух.

Предупреждал Федор. Подавал знак.

Катерина вспомнила и покачала головой, раскладывая на столе пасьянс, слушала шелест карт. Глядь в окно — там опять Федор. Приложил палец к губам и манит ее рукой. Присмотрелась — никого нет, ветка с яблони лезет в окно. Сбивала с толку память слабые глаза. Но Катерина вышла из дома, огляделась вокруг.

Никого. И детей на деревне еще не видать в такую рань.

Защемило беспокойно сердце.

Присела на лавочку старая и задумалась. Здраво следовало рассуждать. Давал Федор-то знак. Ведь ясно видела, как живого! Матери тоже не однажды снился убитый на германской в четырнадцатом году муж. Катерина силилась сейчас вспомнить, как отозвалось то видение на их жизни.

Отец неспроста являлся, только слабая девичья память не удержала — зачем все же он приходил. Но приходил!

Катерина подняла глаза. И Федор — вот он, стоит у калитки и зовет за собой. Жаль-то какая! Заплакала старая, поднялась и вышла на бетонку.

Никого.

Гудят электрические провода. Потрескивает мелодично металл. Подметает нехотя улицу ветер. Солнышко разливает окрест оранжевый свет, не греет: отвесные лучи наберут силу чуть позже.

Она вздохнула, справилась с сердцебиением.

Что ни говори, жизнь соткана из памяти. Лишний раз ей об этом напомнил Федор. Слабые глаза тут не помеха. В крайнем случае можно выписать очки и хорошо вглядываться в даль и многое в ней различать, а вот память сама по себе и не по ее воле вызвала Федора.

Много лет уже память управляет ее зрением. Нельзя представить, как она устала от нее, да всякий раз Аграфена с детьми наставляет: живи!

Катерина приложила ладонь к глазам.

Пылит вроде по краю деревни мотоциклетка. Остановилась, превратившись в смутное пятно. Показалось?

Ничто не движется.

Старая истово перекрестилась.

Память все время сшибает зрение. Уж как упало все в душе: мотоциклетка! В новой же деревне она сейчас, и ничего не угрожает вокруг. Напугалась неизвестно чего. Невидаль какая: мотоциклетка!

Старая пошла потихоньку к колодцу Аграфены.

Захотелось попить вкусной и чудесной воды. Была сегодня такая решимость. Верно, так действовала тишина. Уж как роскошно блистали на деревне яблоневые сады! Струился в воздухе тонкий аромат поспевающих плодов. К августу близилось дело, и чуть светлеть, отдавать желтизной начинала темно-зеленая листва. Обильные в эти дни падали на землю росы, по утрам все умывалось вокруг, как после хорошего, освежающего в пору смертной жары дождя.

Легко дышалось.

И опять показалось, что запылила дорога.

И старая увидела гитлеровских мотоциклистов, услышала собачий лай, выстрелы… Она вытерла платочком глаза. Остановилась передохнуть. Как раз у этого дома, что был от нее по правую руку, с красивым коньком и флюгером на крыше — раньше размещался машинный двор колхоза, за ним находился склад, а дальше уже начинался шлях, заросший чертополохом и дурной травой.

Оттуда прикатили фашисты. Навалились со всех сторон. И старого и малого потащили из хат. Как потом выяснилось, искали партизан и летчиков. Тогда еще с немцами появился крючконосый переводчик-Лысак. Своя у него была мотоциклетка с пулеметом. Катался он в коляске по всей деревне и словно принюхивался, шнырял, будто гончая. Уже тогда Лысак был начальником полиции района и искал себе подручных. Васю он замучил в застенке. Васю…