Александр Кротов - Каменные часы

Старая перетерпела боль, двинулась дальше, стиснула в карманах маленькие молнии. Полнилось сердце ненавистью и гневом. Она смотрела сквозь слезы, как в увеличительные стекла, и не замечала дороги, деревни и зоревого горизонта, видела — крючконосого Лысака в зеленом френче, его злое ощеренное лицо, и томительная слабость ее охватила: носит же на себе земля такую мразь!

Убила бы и сейчас собственными руками, достало бы сил самой исполнить приговор, еще вполне пригодно для этого ружье деда Евдокимова.

Нет срока давности преступления против Отчизны! Нет срока!

Не забыть ей этого крючконосого Лысака. Кажется, звали его Тялтя-Гуль или Гуль-Мормор? Похоже, все-таки Тялтя-Гуль была фамилия взбесившегося предателя. Сразу после войны особист допытывался про Тялтю.

Часто Катерине вспоминался этот изверг. Картавая, шипящая его речь и фиолетовой мутью налитые глаза, окаймленные противными розовыми ободками.

Очковая змея, не человек!

Длинные кривые пальцы у Тялти были словно обсыпаны серой лежалой мукой. Хорошо она их запомнила. И когда впервые увидела, еще подумала, что с такими руками лучше носить перчатки, спрятать хотя бы от людей плесневеющую кожу.

Катерина зашла к полковнику на двор, присела на лавочку.

Овчарки сегодня не было, не караулила покинутый дом. Палисадник со смородиновыми кустами, малиной и молоденькими рябинами сплошь зарос крапивой и бурьяном.

Забыл хозяин про свою дачу и собаку. Рассказать бы ему о Тялте. Чем больше строгих людей узнает о таком выродке, тем лучше.

Даже десятилетия спустя старая Катерина все ждала, что придет еще раз к ней особист, вызнававший про Тялтю, и успокоит ее сердце, даст знать без всяких сомнений: нету в живых больше Тялти-Гуля, и расскажет, как были наказаны его подручные, как к неотвратимому возмездию привела их судьба.

Забыл уж, верно, про Тялтю-Гуля особист, ушел давно на пенсию, и пылится где-нибудь в архивах папка, и там бумага с ее показаниями. Страшно о таком подумать, едва память осветит давно минувшие события. Ведь этот Тялтя так яро помогал фрицам жечь деревни, и стольких людей он утопил в крови!

Старая Катерина поникла седой головой.

Горе горькое живет и не стихает в памяти. Вася, ее братишка! Жить бы ему да жить, а мальчишкой стал воином, и замучили его проклятые изверги, пытали выдать товарищей. Господи! Раненого подростка били электрическими шнурами, загоняли иголки под ногти, подвешивали головой вниз, ослепили…

Невозможно про такое думать.

Рвали на части ржавой пилой тело мальчишки. И Тялтя всем этим командовал. Хотелось ему людей устрашить, чтобы падали перед ним на колени от страха, шапки снимали и кланялись до земли. Такую волю дали Тялте фашисты. От этой воли он потерял человеческий облик.

Давным-давно рассказывал особист, как Васю сгубил провокатор, к которому он пришел на явку в село. Мальчишкой был, а сразу смекнул в чем дело и застрелил предателя прямо в хате, когда в дверь уже ломились полицаи.

Вот и колодец Аграфены.

Все-таки незаметно она пришла. Тронула неловко ведро, и загремела блескучая цепь. Катерина подняла ладошку к глазам и взглянула вдаль.

Яснилось небо. Свежело. Наливалось голубым светом, обещая хороший день. И не давал радоваться жизни Тялтя-Гуль. Словно посередке неба пропылила его мотоциклетка, там появилась белесая рябь, стала расти в грязное облако.

Третий день подряд: и утром, и вечером на чаше водохранилища отражались розовые облака. Рождался порой от воды атласно-огненный блеск. Он мешался с солнечными лучами и скоро становился как бы их частью.

И невольно отмечал эту игру света Дягилев.

На природе он не чувствовал усталости, и дважды ему удалось, когда Люба с дочерью отправлялись за грибами, увозить Андрея на своей спине к глубокой воде.

Там он нырял в сторону, и сын самостоятельно начинал барахтаться, выбивался из сил, пробовал ложиться на воду.

Дягилев плавал рядом.

Это были для него очень трудные минуты. Волнение достигало высшего предела, но он ровным и спокойным голосом подсказывал сыну, как следует двигаться. Андрей волновался меньше, чем он. Значительно меньше. Ведь рядом с ним находился отец! В любое мгновение можно было рассчитывать на помощь.

Во второй раз сын один уже проплыл метров пятнадцать и не хватался обеими руками за отцовское плечо, не мешался, а передохнул и сам отпустил опору, увидев, что берег достаточно близок.

В тот день Андрей накупался до синевы, то и дело ему хотелось плавать, почувствовать, как держит вода, ее ласку и необъятность. Своим таинством теперь притягивала Андрея вода. Ощущать разлитую вокруг тайну было удивительно.

Мальчик скрывал свой восторг, не решаясь до конца поверить в происшедшее с ним чудо. Еще утром он не умел плавать.

Андрей ни на шаг не отходил от отца.

Хотелось еще и еще услышать о своей победе. Все-таки здорово было жить рядом с водой и смотреть ее движение, наблюдать, как река жизни становится то синей, то голубой, то бурой, то свинцовой. Разный ветер прилетал и менял цвет воды.

К вечеру на поверхности водохранилища разгладились все морщинки, исчезли яхты и рыбачьи лодки горожан, не было видно даже чаек. Эти птицы умели очень хорошо держаться и планировать на воздушных течениях и редко поднимались на добычу в полный штиль, крылья хищникам природа рассчитала, чтобы использовать малейшую искру непогоды. На безветрии чайки становились беспомощны и медлительны.

Дягилев рассказывал сыну о своем отце.

Они сидели над обрывом, и противоположный берег уже начинал красить малиновый закат. Рубиновое солнце клонилось к лесу, ярко начищенной медью горели стволы корабельных сосен. Значительны в этот час становились знакомые и привычные слова.

Мальчик затаил дыхание.

Его воображению живо открылось мертвое поле, усеянное горящими военными машинами, и пикирующий самолет с тянувшимся за ним дымным шлейфом. Но думал мальчик в это время с досадой о том, что дед не заработал ни одного ордена. Столб дыма и огня мог только напомнить о нем. Да вот отец ничего толком не знал про деда.

Все это показалось ему таким несправедливым, что слезы выступили у него на глазах. Уничтожить десять танков, сорок машин, три бомбардировщика и сотню фашистов — конечно, дело. Но за такие подвиги давали ордена! Голос его дрогнул от возмущения, когда он сказал об этом.

— Шла ведь война, — спокойно возразил Дягилев, — воевали за свободу, не за ордена. Даже мальчишки, которым наград хотелось больше всего. — Дягилев чуть улыбнулся и сразу нахмурился. Гибель отца мучила его с тех пор, как он стал осознавать эту невосполнимую потерю. Он знал, мать не смирилась с безвестной гибелью, написала множество писем в различные инстанции, и все не угасала у нее надежда найти тех людей, кто бы сумел ей помочь.