Магдалина Дальцева - Хорошие знакомые

Утром Леля собирала Никиту в детский сад. Пока одевала, измучилась. Малыш капризничал, недоспал, все хотел засунуть две ноги в одну штанину, колготки порвались на коленке, и нечем было сменить, — одни грязные, из других вырос. Когда пошли умываться, залез под стол и вымазал нос губной помадой. Настоящий клоун. И тут ей стало смешно. Она отмывала его и смеялась и, хотя знала, что уже опаздывает, приговаривала:

— Олег Попов! Ну что мне с тобой делать, Олег Попов?

И оттого, что она смеялась, Никита перестал безобразничать, не сопротивляясь, влез в шубку и надел шапку-ушанку. Хорошо хоть, что садик в соседнем переулке. Можно успеть перед работой забежать домой, взбить волосы, выпить на ходу чашку чая, прочитать письмо от Семена, если только оно есть. Давно пора получить письмо.

На обратном пути заглянула в почтовый ящик — одна «Вечерка». Нет так нет. Может, их перекинули в такую глухомань, что письма по месяцу идут. Растушевывая краску на веках, она покосилась на окно. Так и есть! Опять этот херувимчик, сектант этот, делает зарядку на балконе и не сводит глаз с ее окна. Может, уж давно за ней следит? Вспомнить бы, когда одевала Никиту, в рубашке бегала по дому или в халате?

Какой все-таки у него глупый вид! Делает зарядку в майке, а на груди болтается крестик. Наверно, плохо кончит. Сектанты все изуверы. Так о них в газетах пишут. Да и мать у него неразговорчивая, грубая, смотрит исподлобья. Волчица. Вся семья — коренные таганские жители. Должно быть, староверы. А носят ли староверы нательные крестики?

Мысли прыгали, пока она ополаскивала чашки под краном, засовывала пустые бутылки из-под молока в авоську — можно по дороге сдать в ларек на углу. А за всеми этими пустяками, за домашней возней, не отпускала тревога — почему же Семен не пишет.

Свел же не в пору бог ее с геодезистом! Теперь полгода из года — одна. Не с кем даже посоветоваться, похныкать в жилетку. Нинка Сахарова из кожи вон лезет, во сне видит сесть на ее место. Нашептывает бабке, что нет, мол, у Лели административной жилки, не годится она в заместительницы. Девчонки под ее началом распустились, дела не делают, — одна трепотня. Спрашивается, на что этой Нинке лишние двадцать пять рублей? Муж у нее полковник, отец недавно умер — дачу в Удельной оставил, сын — в суворовском. Бесятся с жиру люди. Хорошо хоть дура. Не знает, как к бабке подойти: «Вам, говорит, трудно со всем справиться». Лучше бы она ей в лицо плюнула, чем сказала, что ей что-нибудь трудно. Псих-псих, а здорово бабка тогда ее отбрила. Инка своими ушами слышала. «У меня, говорит, административных жилок на всю библиотеку хватит. А Леля прекрасно знает два языка. К сожалению, не все сотрудники обладают такими знаниями. Vous comprenez?» У Нинки язык к гортани прилип. Работает в хранении пять лет, в библиотеке семь кружков по изучению иностранных языков, ни в одном не удосужилась заниматься. А общая культура! Секретарствовала на производственном совещании. Бабка говорит: «Надо приобрести монографию о Леонардо да Винчи». Она записывает: «Монографию о Леонарде Давидыче». Хохоту было!.. Нет, в общем, жить еще можно. Сколько кругом несчастных, одиноких женщин: Лика, Инка, Натэлла родила — ни мужа, ни любовника… Семен приедет к Новому году. Обязательно приедет. Будем встречать в ресторане — елка, шампанское, все в длинных платьях, и потом не надо мыть посуду… Все будет хорошо!

Она звонко постукивает каблучками по сырому тротуару, красный помпон на берете подпрыгивает в такт шагам. Вскакивает в автобус. Вот удача! Свободное место у окна. Ночью был мороз, а сейчас оттаяло, стекло чистое. За окном таганские улицы: Школьная, Вековая, Коммунистическая… Все обсажены деревьями, старинные церкви, деревянные дома. Как привыкаешь к месту! Скоро подойдет очередь, и дадут новую квартиру где-нибудь в Зюзине или, того хуже, в Вострякове, со всеми удобствами, с ванной и горячей водой, на кухне столовую можно устроить, все как будто хорошо, а вроде из Москвы уехала.

В Зарядье она выпрыгивает из автобуса, смотрит на часы. На три минуты опоздала. Это ничего. Бабка любит приходить первая. Избави бог, без нее подвал откроют. Обида. Что же она, несчастная, будет делать, когда выпихнут на пенсию? Как-то дурак комендант осмелился пошутить на этот счет, она тогда сказала: «Когда кто-нибудь будет справляться с делом лучше меня — сама уйду. Дожидаться приглашения не буду». А потом пудрилась в уборной, и глаза были красные, и не дай бог ей в эту минуту доброе слово сказать. Как можно! Никогда не простит, что кто-то заметил ее слабость. Страшно вот так остаться одинокой.

Около библиотеки начали ломать дом. Сразу посветлело. Там вдали теперь видна Москва-река, еще не замерзшая, зима-то пока теплая. А еще дальше, на другом берегу, трубы Могэса, здоровенные кирпичные тумбы, и чудно, что из них выходят такие легкие спирали дыма. Не хочется после простора и света спускаться в темный, душный подвал.

В дверях Леля столкнулась с Алешей, мальчиком из отдела обработки. Он покраснел, извинился и ринулся вниз. Еще бы! Там мелькнула серая меховая шубка Насти. Все уже заметили этот роман и пересуживают. Нинка говорит: «В тихом омуте черти водятся». Это про Настю. А про Алешу — «Лучше синицу в руки, чем журавля в небе». Понимай, что Настя профессорская дочка. Как все-таки завистливы бабы. Даже счастливые завистливы. Как будто у них убавится от чужой радости. Когда же и заводить романы, как не в восемнадцать лет? И вообще на них приятно смотреть. Оба краснеют, стараются не разговаривать на людях, только переглядываются. А выйдут на улицу, Алеша ее сразу под локоток — и заторопились, заспешили подальше от любопытных глаз.

С утра в отделе хранения все было тихо-мирно. Нинка расставляла новые книги по стеллажам, Лика и Наденька заполняли карточки. Настя помогала Федору Ивановичу разбирать газеты, Инка придумывала для всех общественные нагрузки, Леля при этом оказалась пожарником, пришлось изучать инструкцию, как эвакуировать библиотеку в случае воздушной тревоги. Даже бабка сидела спокойно, писала квартальный отчет.

И дернул же черт заглянуть в этот час в подвал Веру Петровну! Она хоть и парторг, но вид у нее начальницы гимназии, как нынче их изображают в ТЮЗе: синий костюм, кофта с галстуком, пенсне. Спросила Лику, почему не могут отыскать какой-то французский словарь, изданный в начале прошлого века. Та, ни минуты не задумываясь, ответила:

— Потому что у нас в хранении бардак.

Вера Петровна аж побагровела.

— Вы в уме? — говорит.

— А вы что, не слышали такого слова?

Вера Петровна выкатилась, даже дверью забыла хлопнуть, настежь открытую оставила.

Что потом было с бабкой, описать невозможно. Подлетела к Леле, кричит: