Владимир Ерёменко - Поколение

— Да за кого вы меня принимаете? — возмущенно поднялся с места Карташов.

— А вы не горячитесь, Павел Иванович. Не горячитесь. Я ведь серьезно говорю… Когда речь идет о жизненных интересах сотен людей, то наши амбиции неуместны. А сейчас именно так обстоит дело.

Когда нужно было для дела, которое Сакулин ставил выше всего, он мог говорить с людьми, не считаясь со своим самолюбием. Он шел даже на заискивание перед кем-то, потому что это было ради дела, которое Сакулин отстаивал. Он знал: без Карташова нечего надеяться на успех задуманного».

Пахомов с досадой отложил листы, пошли какие-то не те слова, сбился ритм, письмо словно забуксовало. И он тут же вычеркнул последние строчки. Степан задумался, стал перелистывать страницы, возвращаясь к началу главы, и снова принялся вчитываться в текст. Вычеркивая лишнее и заменяя неточные слова, он нащупал на столе спички, сигареты, не глядя вытащил одну и закурил.

Кажется, прочитанный им кусок главы можно править. В нем есть на что опереться, его можно дописывать и развивать.

Его уже захватила работа. Дальше в рукописи шло описание шумного собрания дорожников-строителей, после которого все они на несколько месяцев стали плотниками, штукатурами, малярами. Сцена собрания вроде бы была живая и, несмотря на серьезность разгоревшихся на нем споров, написана с юмором, но она не двигала действие романа, говорила о том, о чем читатель и сам мог догадаться. И Пахомов решительно вычеркнул ее.

Раньше ему жалко было выбрасывать вот такие готовые куски рукописи. Он помнил, сколько часов, а то и дней сидел над ними, сколько радости и разочарований пережил, шлифуя строки, и это удерживало его от сокращений, но с годами Степан понял, что та, с юмором сказанная писателем, его первым редактором, фраза «Лучший друг писателя — корзина» была произнесена Александром Ивановичем совсем не ради красного словца. Со временем ему даже стало нравиться сокращать свои готовые вещи. А когда Степан узнал, что одна из его любимых повестей, написанных самим Александром Ивановичем, была сокращена автором вдвое, ему стало так стыдно, будто его уличили в воровстве.

Этот факт так потряс Пахомова, что он поехал к старому писателю, совершившему этот подвиг.

Пахомов глубоко уважал Александра Ивановича, и не только потому, что тот когда-то редактировал его первую повесть, а потом сказал в печати добрые слова о нем. Нет, он уважал этого тихого и мудрого человека за то, что тот был настоящим писателем.

— Как же вы, Александр Иванович, решились сократить повесть на восемь авторских листов? — спросил Пахомов. — Там ведь каждое слово на вес золота. Столько потерять…

— Потери, конечно, были, — как-то легко ответил старый писатель. — И резал, разумеется, по живому… — Он грустно задумался, невидяще посмотрел мимо Пахомова и тихо добавил: — Но все-таки остался в выигрыше: сейчас повесть переведена больше чем в тридцати странах. До тридцати считал, а потом перестал… И у нас ее перевели почти на все языки. Да и знаменитым я стал только тогда, когда опубликовали эту повесть. Вот это обидно.

— Да что вы! — возражал Пахомов. — Вас знали и до нее. Вас еще Горький…

— Оставьте, Степан Петрович, — болезненно скривился Александр Иванович. — Меня теперь только именем моего героя и называют. Хорошо еще, что я написал о человеке, а если бы о собаке?

И еще Степану запомнилось из того разговора вот что.

— Вы спрашиваете, как я решился так сократить повесть? — Александр Иванович внимательно посмотрел на Пахомова. — В молодости, наверное, этого нельзя сделать. Я, по крайней мере, не мог, хотя и понимал всю необходимость этой работы. От сладкого могут отказаться только старики. Они на своем горьком опыте знают, что сладкая еда — отрава…

Понять справедливость слов старого писателя — одно, а следовать его совету — другое. Излечился от жалости «резать по живому» Пахомов намного позже, зато потом в сокращении своих вещей он находил даже удовольствие, точно тем самым постоянно доказывал себе то, чему никак не мог поверить.

«Все-таки я писатель! — убеждал себя Пахомов. — Наверное, писатель, раз могу отказаться от написанного…»

Пахомов отодвинул на край стола кипу страниц. Их он выбросит, как только заново перепишет главу. А переписывать ее надо с конца. Взять последние фразы из сцены, когда Сакулина снимают с должности начальника дорожно-строительного управления за срыв сроков сдачи газопровода. Как раз именно тогда пружина главы была сжата до предела, и вот от этих фраз надо раскручивать действие. Там Сакулин говорит: «Нет такой цели, которую можно было бы поставить над совестью». И еще в этой сцене есть такая фраза: «Истина, как гидра, имеет тенденцию к самовосстановлению».

Вот за эти фразы можно зацепиться. Вероятнее всего, они не войдут в эту главу, а их смысл должен пропитать то, что собирается Пахомов описать в ней. Надо, чтобы читатель увидел то, что увидел сам Степан, когда зимою приехал к строителям-дорожникам. В то время Сакулина уже не было в управлении. В поселке более шестисот человек жили в пяти общежитиях, завершались отделочные работы в доме для семейных, работали столовая, магазин, баня и красный уголок…

Пахомов сидел в жарко натопленной комнате партбюро управления, и Павел Иванович Карташов рассказывал ему, как они всем управлением независимо от профессий и должностей на три месяца стали плотниками и отделочниками.

— Знаете, решили всем миром — пусть техника подождет. Запасные части для ее ремонта нам все равно вовремя не доставляют, ну и пусть она постоит. А мы все навалимся на поселок. И знаете, как работали? Старики говорят, так в войну было, когда вводили в строй эвакуированные заводы. Цеха еще нет, а станки уже выдают продукцию.

Пахомов вспомнил сейчас этот разговор и думал, как сделать, чтобы те, кто будет читать роман, поняли его мысли и ощущения, с которыми он тогда приехал в поселок Дальний.

Перед приездом в поселок Пахомов говорил с руководством треста и представителем министерства, который курировал эту стройку.

— Если все начнут своевольничать и не выполнять распоряжения вышестоящих инстанций, то производство погибнет, — твердо сказал представитель министерства. — Какими бы благими порывами ни руководствовался Сакулин, он не должен вносить анархию в производство.

— Формулировка верная, — соглашался Пахомов. — Но давайте разбираться конкретно, что управление Сакулина потеряло за эти три месяца и что оно приобрело.

— Управление не выполнило план ремонта техники и поставило под угрозу срыва ввод газопровода на участке поселок Дальний — река Ишим. Двести километров трассы не готово, и изоляционно-укладочной колонне треста не обеспечен фронт работ. Вот во что обошлось своеволие дорожников.