Юрий Селенский - Срочно меняется квартира

Миша, где протекает Темза? Да, в Великобритании. На языке древних бриттов это означает — широкая вода. Так вот, Гарри Гудвина, или Гудини, как звали его в Америке, бросали в Темзу, Сену и в Неву. Его трюки при жизни не были разгаданы. Было известно одно: он умел смещать суставы рук, напрягать и расслаблять мышцы тела, как ему было угодно, и даже задерживать дыхание почти на три минуты. Король взломов и освобождений, неуловимый и всевозникающий Гарри ни разу не воспользовался своим удивительным искусством в злонамеренных целях. На спор с полицией он бежал из тюрем Лондона и Нью-Йорка, Парижа, Москвы и Петрограда. Но он ни разу не был ни обвиняем, ни судим. Овладей так своим телом какой-нибудь шаромыжник, он натворил бы дел. Гарри был известен во всем мире, но недолюбливал свою шумную славу.

Витя, ты представляешь, как возможно сбросить наручники?

— Да, Роман Романович. Когда их надевают, надо очень сильно напрячь, увеличить мышцы рук. Это я понял. А когда вы успели переложить все шпильки и скрепки из коробки в мой карман, я не заметил.

Старый Маржаретти засмеялся.

Когда чародей смеялся, ребятня приходила в восторг. На лице его было написано удивление и испуг, будто ему неожиданно вырвали зуб. А смех звучал сам собой, он не был связан с выражением лица. Чревовещатель умел смеяться на манер беззубой старухи, охрипшего сторожа или по-мальчишески звонко, но губы оставались при этом неподвижны. Может быть, еще смеялись глаза. Глаза жизнелюба и доброго лукавца.

— Завещание неразгаданного Гарри вскрыли к столетию со дня его рождения. Цирковой мир ждал чуда и откровений. Но их не оказалось. В конверте обнаружили только заклинание, которое повторяли древние халдеи.

Миша, ты слышал выражение «Фокус-покус»?

— Конечно. Его каждый дурак знает.

— Не спеши с выводами. Чаще всего дуракам или некогда или не надобно все знать. Они-то как раз и не ведают, что халдеи говорили: «Хох ест корпус меум». По-латыни это означает: «Сие есть тело мое». Фокусники, не обладавшие высокой культурой, коверкая слова, произносили «хокус-поркус», а в устной народной речи это выражение видоизменилось и пошло гулять по миру как «фокус-покус».

— Знаем, знаем, — вдруг закричал светловолосый мальчуган. — Сейчас верхняя пуговица на вашем пиджаке исчезнет, а вместо нее появится золотая.

— А вот и нет! Золотая пуговица появилась на твоем пиджаке. Потому что у тебя золотая голова, но очень мало терпения и наблюдательности. Благодарю вас, друзья мои, за внимание. За совместную нашу работу. А теперь вам пора по домам.

Толкаясь локтями и повторяя заклинания, юные факиры покидали жилье старого Романа.

…Теперь, пожалуй, настало время пролить свет на дальнейшее развитие событий за дверью № 72, где проживали молодые восходящие светила двух древних областей знаний: терапии и юриспруденции! Кстати, эти древнейшие профессии несколько веков топчутся на месте, хотя и делают вид, что ушли вперед в связи с развитием смежных наук. Понятно, что виноваты в этом не сами науки и не мужи, преданно толкающие их вперед, а пациенты и клиенты, ради которых и затеяна вся возня. Они с вековым упорством норовят или помереть, к огорчению терапевтов, или вступить на преступный путь, обижая этим юристов.

Вспомним, как Леня несколько поспешно накинул плащ и покинул дом. Он, очевидно, поддался некоей экзальтации, в целом не свойственной ни его характеру, ни темпераменту. Наташа успокаивала бабушку, наоборот сдерживая эмоции, очень свойственные ей. Проводив старушку, она плюхнулась на диван, пораженная неожиданной для нее решительностью молодого супруга.

Бабушка, высказав меморандум старому Роману и не найдя сочувствия и поддержки, всплакнула малость и, пока магистр тавматургии мирно беседовал с подраставшими гениями, придумала некий план.

Сева Булочка решительно выполнял свой план, пока еще не совсем ясный не только читателю, но и автору. Последнее время им овладела некая идея фикс. Окончательной целью этой идеи было получение трехкомнатной квартиры путем сложных, многоступенчатых разменов. Вполне пригодным ему показалось жилье Дарьи Беккер и отдрессированного ею настройщика. За эту квартиру Сева решил бороться, как гладиатор. Если бы для достижения поставленной цели ему потребовалось развести три нежно любящие пары — он нашел бы средство.

Проводив ребятишек, старый Роман собрал реквизит и, скрывая от самого себя усталость, бодро проследовал к супруге. Втайне он испытывал угрызения совести по поводу некоторой резкости, допущенной в беседе. Он собирался ее утешить и в более мягкой форме унять ее необузданную любовь к внучке.

Но внучка возникла сама. Протискиваясь между машиной и стеной, она наделала столько шума, что всполошила обоих стариков.

— Легче на инвалидной тележке подняться на Эльбрус, чем протиснуться сквозь эту мышеловку, — заявила она, ставя перед дедом вместительный чемодан. — Здравствуй, дед! Что это ты цветные шарики надул? К демонстрации готовишься? Боже, как я вам завидую. Спокойная обеспеченная старость. Все позади — и нежности, и страсти. Выросли дети и внуки. Все устроены: один делает любимые бедуинские прыжки, другой стоит на любимой голове, третий — крафт-жонглер, поигрывает с пушечными ядрами, — все живут дружно и автономно. А самая младшая — «белая ворона», в белом халате, ставшая бедным терапевтом, таскает по улице чемодан с разбитыми иллюзиями…

— Боже, — воскликнула Клавдия Ивановна. — Детка! Он вернулся и выгнал тебя из дома?

— Пока я собирала чемодан, — уточнила «белая ворона» с вызовом, — он валялся у меня в ногах и орошал слезами паркет. Но я была неумолима! Теперь — только развод! Дед, я поживу у вас с недельку, пока не найду себе временного угла? Позже мы разделим с бывшим мужем квартиру, разменяем ее, и все устроится.

Клавдия Ивановна застыла в ужасе, чего никак нельзя было сказать о деде. Он довольно потер руки, похмыкал, разглядывая внучку, будто не видел ее с младенчества, и невинно сказал:

— Где это ты взяла?

— Чего?

— Такую прелесть?

— Какую?

— Прекрасная расцветка. Не косынка — мечта. Очень идет к прическе.

— Дед, у тебя наблюдается сдвиг по фазе на пенсионной почве. Мне теперь только и забот о косынке. Вот! Омниа мэа мэкум порто! И больше мне от него ничего не надо! — Наташа решительно уселась на чемодан, картинно закинув ногу на ногу. Собственные ноги казались ей более стройными, чем были на самом деле.

— Очень идет! — повторил старый Роман, не обращая внимания на ответный демарш. — А… помню. Помню. Эта косынка — подарок счастливого мужа счастливой жене в день свадьбы.

Еще раз с удовольствием потерев ладони, он обратился к Клавдии Ивановне: