Иосиф Герасимов - Конные и пешие

— Я, Валдайский, твой ровесник. Ну, ты воевал, а я занимался металлом, — снова заговорил Суржиков, — занимался всерьез и как инженер и как ученый и учить тебя не собираюсь, каждый сам себе путь метит. Однако же скажу. Ты вот из среды исконной русской интеллигенции, отец твой бок о бок с Грум-Гржимайло работал, дед в профессорах ходил, инженеров для отечественной промышленности готовил, отец твой военный спец, опять же от папани своего кое-что перенял и статейки по металлургическим процессам пописывал.

— Вы осведомлены, — усмехнулся Петр Сергеевич.

Но Суржиков сделал вид, что не заметил его усмешки. — Однако же не знаешь, что дед твой, а поначалу и папаша на заводах моего батюшки кое-что мастерили. И батюшка не скупился, платил им крепко, видел в них серьезные умы, работающие на пользу российской индустрии, коей имел честь сам практически заниматься в облике директора, а отчасти и хозяина одного серьезного акционерного предприятия. А сынку его дороги бы не было… Да, видишь ли, кое-кто из серьезных людей не дал в обиду ни моего папашу, ни меня, потому что сообразил: нет более высокого богатства для отечества, чем ум, способный из праха возродить новое, для государства крайне необходимое. Только ничтожный человек полагает, будто злато да серебро или же счет в банке есть богатство! Чушь! Неразменный рубль, он вот здесь, — хлопнул себя по голове Суржиков. — А мне сюда многие светлые головы кое-что вложили. До остального я допер сам. И потому всегда оказывался нужен.

Петр Сергеевич уловил за словами Суржикова то, что научился улавливать еще на войне, когда отбирал людей для самых рискованных дел, — твердую уверенность в себе. Он знал: такие люди могли рисковать и всерьез, но всегда все продумывали на много шагов вперед. Ради пустой болтовни подобный разговор не затевают… Что-то Суржиков хотел, что-то имел в виду.

Петр Сергеевич спросил без обиняков:

— Что же вы, Николай Евгеньевич, тут, в этой избе, торчите? А, скажем, не в столице?

— Да мне ныне здесь спокойней, — просто ответил Суржиков.

Но Петр Сергеевич понял его слова так: мне здесь безопаснее.

— Есть возможность в тиши многое обдумать, — объяснил запросто Суржиков и указал на соседнюю комнату, где стоял письменный стол, заваленный бумагами; глаза его словно бы вспыхнули, он заговорил энергичнее: — А тебе не приходило на ум, Валдайский, что мы на грани новой инженерной эры? Конечно же, не приходило, потому как ты только спец и выйти к обобщенным понятиям не способен, — махнул он пухлой рукой. — А меж тем еще немного… еще чуть-чуть, и двинутся снаряды в космический простор. Не ощущать этого — пребывать в невежестве. Идеи Циолковского велики. Спору нет. И мы на грани их реальных воплощений. Я смотрел, что делали немцы. Вернер фон Браун не дурак, его «фау» летали на Лондон, но не более… Еще одно усилие — и земное притяжение будет преодолено. По моим исчислениям, возможен тут один вид двигателя: жидкостный. Топливо, о котором тот же Браун размышлял, найти не так уж сложно. Дело в интенсивности сгорания… Кислород! Небывалой концентрации кислород. Бардин дал его в домны и получил мощный эффект. И для космоса такое, убежден, возможно. — Суржиков почти пробежал по шкурам, потом остановился, глядя на свои босые ноги: ногти у него были растрескавшиеся, желтые. — Вот где простор подлинной мысли! И можешь представить, как сдвинется мир, Валдайский, когда это все произойдет, когда мы кинемся в другие галактики… Тут уж не мечта, тут дело… Может быть, мы на самой границе того времени, может, нам еще шаг… даже полшага…

— Но вы же занимаетесь металлом.

— Вот именно! — воскликнул Суржиков. — Нужны будут сплавы… совершенно необычные сплавы. Высокопрочные, способные выдержать огромные температуры и давление. Кто их может дать? Кто к этому готов?.. Попросят у нас. Но, чтобы их создать, нужна наука. Только глупцы или невежды полагают: все можно добыть экспериментом. Без фундаментальных исследований ничего не дашь. Наука — почва, на которой может произрасти плод. Вот где идея. Небывалые сплавы. Это ясно?

Это и в самом деле было ясно.

Суржиков повернулся к Валдайскому, внимательным, изучающим взглядом посмотрел на него и сказал:

— Я в первую очередь ощущаю себя ученым, а потом инженером. Но мне вскоре нужны будут люди… Много людей. Тебе не вечно тут торчать. Может, настанет время — и мы поработаем в другом месте. А?

Что Петр Сергеевич мог тогда ему ответить?

— Возможно, — тихо сказал он.

Николай Евгеньевич вызвал по телефону машину, чтобы та отвезла Петра Сергеевича обратно в барак, и как бы мимоходом сказал:

— Ты там среди инженеров в авторитете. Слышал о тебе только уважительное. Особенно после того, как Кузнецову все свои сбережения отдал. Было?

— У него же ребенок заболел. Срочно на лечение в Анапу надо было направлять.

— Но ведь другие-то своих денег ему не дали.

— Другие сюда за ними и приехали.

— Ясно, — кивнул Суржиков и сказал твердо: — Если там кому что надо будет, пусть ко мне идут. Объясни им, Суржиков не зверь, не уссурийский тигр, за которого меня считают, и я сострадание проявить умею…

Вскоре Суржикова вызвали в Москву, и они увиделись только много лет спустя… Но тот ночной разговор остался в памяти Валдайского. Он хорошо запомнил главную мысль Николая Евгеньевича, много размышлял о ней. То она казалась ему важной и нужной, то представлялась циничной и даже наглой…

Петр Сергеевич подошел к окну, задумался, потом взглянул на часы: начало одиннадцатого, звонить Николаю Евгеньевичу еще можно. Как воспримет Суржиков его звонок?.. Они встречались изредка на различных совещаниях, перебрасывались незначительными словами, их отношения были ровными, взаимно доброжелательными. Вот ведь странно: столько лет прошло с их знакомства, но никогда они друг другу не напоминали, где и при каких обстоятельствах встретились; лишь однажды, когда Петр Сергеевич появился в Москве, только начал работу в министерстве, Суржиков сказал:

— А жаль, Петр Сергеевич, что мы не вместе. Я ведь приглашал тебя в науку.

Валдайский отшутился:

— Ну что поделаешь, я неисправимый практик.

Петр Сергеевич стоял у окна, размышлял: что сказать Суржикову о Кондрашеве? Во всех справочниках говорилось: Кондрашев погиб в сорок первом, да и Вера об этом рассказывала, она и подарила Петру Сергеевичу сборник со статьями Кондрашева; Петр Сергеевич прочел их. Конечно же, это был мудрый человек, и расчеты его были интересны, особенно убедительна была формула выхода ракеты из околоземного пространства. Странно, что его книжка не попала в руки тех, кто уже всерьез начал работать над реактивными двигателями. А может быть, Кондрашев не хотел этого? Он строил мосты, и это было главным делом его жизни, все же остальное — побочным.