Анатолий Петухов - Люди суземья

— А для меня — удовольствие!

В тайных планах Германа, когда он собирался на эту рыбалку, именно гребля занимала центральное место: ему еще никогда не приходилось сидеть за веслами, и, чтобы не оконфузиться перед Петром и Катей, нужно было хоть немножечко потренироваться. Герман надел весла на уключины, сел поудобнее, уперся ногами о шпангоут.

— Итак, куда?

— Давай прямо. Немного отплывем, а потом завернем вдоль берега направо.

— Есть, капитан! — широким взмахом Герман занес весла за спину и ударил ими по воде. Правое весло врезалось глубоко и будто увязло, зато левое скользнуло лопастью по поверхности и окатило брызгами Василия Кириковича.

— Ты поаккуратней!

— Маленький душ. Для освежения, — нашелся Герман, но второй гребок сделал осторожнее, плавно; лодка тронулась.

Очень скоро Герман понял, что гребля не такое простое и легкое дело, как казалось во время ловли дорожками. Он почувствовал, насколько упруга и неподатлива вода: при заглубленных веслах нужно немалое усилие, чтобы разрезать лопастью ее толщу, если же весла не заглублять, вода расплескивается и гребок получается холостым.

Медленно, зигзагами лодка все же подавалась вперед. Василий Кирикович вытягивал шею и вглядывался вдаль, отыскивая глазами хорошо запомнившиеся с детства зеркальные пятна спокойной воды, — где на поверхности такое пятно, там и шолли.

— Вижу! — воскликнул вдруг Василий Кирикович и приподнялся на скамеечке.

Герман оглянулся.

— Левее смотри, левее! Видишь, вода блестит?

Но Герман ничего не увидел. Ему казалось, что вода везде блестит одинаково.

— Ладно, ты греби, я подскажу!.. Неплохое должно быть место. И от берега далековато. Правым поднажми. Еще! Вот так. Теперь — прямо...

Ему вспомнилось, как он подростком таскал на удочку окуней и плотиц где-то здесь, в больших и густых травах, и почему-то подумалось, что впереди именно те травы. Его охватило волнение.

— Потише. Не булькай. Подплывем аккуратно, чтобы не спугнуть рыбу, — шепотом предупредил он сына. — Еще гребок!.. Так, так... Довольно!

Герман осторожно убрал весла, а лодка еще продолжала медленно двигаться вперед. В воде показались длинные плети травы с продолговатыми желто-коричневыми листьями.

— Очень хорошие травы! — удовлетворенно прошептал Василий Кирикович и сделал порывистое движение, будто хотел что-то взять со дна лодки. — Постой, а чем причаливать? — он растерянно посмотрел на сына.

— Что? — не понял Герман.

— Я говорю, как причаливать? Шеста-то нет!

— А-а!.. — Герман сообразил, в чем дело.

Плыть за шестом на берег ему совсем не хотелось — неумелая гребля силой одних лишь рук быстро утомила его, и он предложил причалить удилищем.

— Ты будешь удить, а я — загорать и осваивать твой опыт. Идет?

— Ладно, — согласился отец, — в самом деле, не плыть же на берег. А ловить будем по очереди.

Пока Герман чалился, Василий Кирикович выбрал из банки червя покрупнее, старательно насадил его на крючок и сделал первый заброс. Едва насадка затонула, поплавок вздрогнул и часто-часто закивал. Подсечка. Пусто.

— Это плотичка, — шепотом сказал Василий Кирикович и поднял указательный палец. — Ее выловить не так-то просто.

Подсечки следовали одна за другой, но вытащить рыбу не удавалось. Василий Кирикович начал нервничать.

— Мелочь! А червь крупный, вот и не могут взять, — объяснял он свою неудачу, отыскивая в банке насадку помельче.

— А по-моему, ты рано дергаешь, — предположил Герман.

— Ну да! Наоборот, запаздываю. Надо сразу, вот так! — он подсек, едва поплавок кивнул первый раз, и опять пусто. — Ну что ты скажешь! Обманывают...

Герман, поначалу с интересом следивший за уженьем, снял рубашку и растянулся на скамеечке.

— Когда вытащишь — разбуди, — сказал он.

— Ыгы, ыгы!.. — послышалось в ответ странное мычание.

Герман привстал, повернул голову и увидел, что отец кого-то тащит. В следующее мгновение в лодке трепетала, сверкая на солнце, большая плотица.

— Вот видишь, взяла покрупней — сразу и вытащил! — торжествовал Василий Кирикович. Он зажал рыбу меж коленей, высвободил крючок и бережно положил плотицу в корзинку. А когда насаживал свежего червя, Герман заметил, что руки отца дрожат, как дрожали у него самого, когда утром вытащил на дорожку первую щуку. — Я еще поужу, ладно? А потом ты.

— Лови, лови, — великодушно согласился Герман и снова улегся на скамейке.

А Василий Кирикович входил в азарт. То ли он приноровился к осторожным поклевкам, то ли к зарослям рдеста в самом деле подошел на кормежку косяк крупной плотвы, но пустые подсечки случались все реже. Даже длинное гибкое удилище будто стало легче и послушней в руках.

— Ыгы... Есть!.. Вот так! — короткими восклицаниями вполголоса сопровождал Василий Кирикович удачную подсечку. Или, если рыба сходила с крючка: — Ыгы... Ой!.. Ах ты, черт возьми!..

Он, как в детстве, радовался каждой пойманной рыбе, сопел от усердия, торопливо наживляя крючок, и очень огорчался, что сын ничего не видит и не разделяет эту его рыбацкую радость.

Герман же, накрыв лицо майкой, недвижимо лежал на скамеечке. В это утро он поднялся очень рано, и приятная дрема овладела им. Он слышал короткие возгласы отца, слышал шлепок бьющейся в корзинке рыбы, но эти звуки проходили мимо его сознания. То ли во сне, то ли в воображении мерещился ему манящий образ смуглой длиннокосой девушки в ослепительно белом, как крыло чайки, платье. Он пытался приблизиться к ней, страстно желая увидеть ее лицо, но девушка неуловимо отдалялась, вернее, не то чтобы отдалялась — просто расстояние до нее оставалось неизменным, хотя он шел и шел к ней.

— Ыгы... Ыгы!.. О-оп!

Это были уже новые звуки. Видение мгновенно исчезло. Герман встрепенулся, скинул с лица майку. Он увидел красное от напряжения лицо отца, удочку, согнувшуюся в дугу, и порывисто сел.

Василий Кирикович выводил крупного окуня. Растопорщив спинной плавник, рыба зигзагами ходила на туго натянутой лесе, медленно, но неумолимо приближаясь к корме лодки. И вот уже Василий Кирикович протянул руку, чтобы взяться за лесу и поднять рыбу, но в этот момент окунь сошел. Удилище, вздернув леску, резко выпрямилось.

— Ой! — вскрикнул Василий Кирикович и выронил удочку.

— Кажется, рыбак поймал сам себя! — засмеялся Герман и с сожалением добавил: — А окунь-то был хорош!.. Ты бы его ко мне подвел, а я — за жабры!

Василий Кирикович молчал, разглядывая свою руку. Крючок глубоко, по самый изгиб, сидел в мякоти ладони.

— Давай вытащу, — предложил Герман.

— Нет, нет! — Василий Кирикович отвел руку подальше от сына. — Еще обломаешь... Да и сначала надо бы обработать. Хотя бы спиртом или йодом... У нас есть в аптечке спирт?