Иван Евсеенко - До конца жизни

— Давай, — отпустил его капитан, присаживаясь на крылечке.

Иванька, еще не успевший пережить все случившееся, засеменил по тропинке, все время оглядываясь назад, как будто боялся, что Александр Петрович вдруг куда-нибудь исчезнет. Обернулся он минутою. Вместе с ключом принес еще топор и железную лапу.

— Может, того, и окна сразу?

— Да, наверное, — согласился Александр Петрович.

Иванька положил инструменты на крыльцо, проворно размотал клеенку и открыл замок.

В коридоре было темно и прохладно. Откуда-то с чердака веяло знакомым Александру Петровичу с самого детства запахом соломы и сухого клевера. Даже за десять лет этот запах не смог выветриться. Капитан вдохнул его полной грудью и на несколько мгновений задержал в легких, ощущая от этого мальчишечью радость и веселье. Ему захотелось прямо сейчас же забраться на чердак и уснуть там, положив под голову морскую фуражку. Но неугомонный Иванька уже приглашал капитана в хату, сметая картузом пыль с дивана.

— Садитесь, а я окна сейчас…

— Давай уж вместе, — предложил Александр Петрович. — А то как-то глухо.

Они снова вышли на улицу. Иванька лапою, а капитан топором стали отрывать доски.

Дом сразу ожил, глянул окнами на луг и речку, удивляясь ясному июльскому дню, еще до конца не веря своему возрождению. Все вокруг ему было с давних пор знакомо, и он вначале даже не нашел никаких перемен. Но, приглядевшись повнимательней, на пустыре за колхозным садом увидел новые длинные строения под черепицей и шифером, на крышах домов то там, то здесь заметил гнутые на разный манер телевизионные антенны и позавидовал этим домам, которые жили теперь новой, непонятной еще для него жизнью.

Обнаружились и другие перемены.

Возле самой воды не было старой раскидистой вербы, под которой раньше всегда собиралась по вечерам молодежь; куда-то исчезли невысокие деревянные качели и приспособленный под лавочку мореный дуб; совсем в другом месте находилась теперь привязь для лодок. Дом пожалел и качели, и вербу, и даже старую, несуществующую ныне привязь, вспоминая разные случаи из своей и их долгой жизни. Но вскоре за радостями возвращения и знакомства с новыми вещами он неприметно для себя забыл о старых товарищах.

Иванька и Александр Петрович тем временем уже наводили кое-какой порядок внутри дома. Капитан открыл форточку, потом вынес из кладовки две завалявшиеся там табуретки, поставил рядом со столом и даже присел на одну, чему-то улыбаясь. А Иванька все суетился, хватаясь то за одно, то за другое: подмел полы, смахнул со стен сизоватую паутину. Наконец сняв растоптанные сандалии, полез в угол к иконам, протер их по очереди рукавом, приговаривая:

— Заскучали небось? То-то!

Николай-угодник с поднятыми для благословения пальцами строго, по-божественному пригрозил Иваньке, на что тот так же строго заметил:

— Какой серьезный!

Капитан улыбнулся этому смешному разговору, но ничего не сказал, думая о чем-то своем. Иванька с озабоченным видом покрутился еще немного по хате, наконец предложил:

— С дороги, может, перекусить хотите? Так у меня перемет тут недалеко стоит. Рыбешки поджарим.

— За встречу надо, конечно, — отозвался Александр Петрович. — Только я искупаюсь вначале.

— Да я сам. Вы не беспокойтесь, — замахал руками Иванька и, не дожидаясь, пока уйдет Александр Петрович, кинулся домой за веслом и ключом от лодки.

Назад он вернулся через полчаса, неся в ведре килограмма на три сомика и пару окуней.

— На жаркое хватит. Не морская, правда.

— Чего уж там! — перебил его капитан, брившийся после купанья перед потускневшим домашним зеркалом.

Не отрывая капитана от дела, Иванька еще несколько раз бегал домой. Принес вязанку сухих березовых дров, сковородку и даже два стакана, которые до поры спрятал в карманах.

— У нас тут что! — хлопотал он возле рыбы. — Старики мрут. Так и пора уже. Марьяна моя тоже померла. Один теперь.

— Неважно, конечно, — вздохнул капитан, принимаясь помогать Иваньке.

— Так что поделаешь?! Время, Петрович.

Часам к двенадцати, когда рыба уже стояла на столе, Иванька успел пересказать капитану все новости и даже пошел бы, наверное, по второму кругу, не достань Александр Петрович из чемодана две бутылки: одну диковинную, квадратную с ромом, а вторую вроде бы нашу, потому как Иванька различил на ней пять звездочек и надпись «Коньяк».

— Что будем пить? — спросил капитан.

— Заграничную давайте, — кивнул Иванька на квадратную бутылку. — Поглядим, чего они там.

Александр Петрович налил в стаканы, которые Иванька при виде бутылок незаметно выставил на стол, густого красного рому. Иванька, прежде чем выпить, повертел стакан в руках и даже нюхнул содержимое и лишь после этого чокнулся с капитаном:

— Ну, не забывайте нас, Петрович!

— Не забуду, — почувствовал себя как-то неловко капитан.

Они выпили. Иванька, закусив ломтиком рыбы, принялся незлобиво поругивать напиток за крепость, косясь в то же время на вторую бутылку.

Капитан, видимо, заметил этот взгляд, потому что, выждав минуту-вторую, налил себе и Иваньке коньяку.

— Мне многовато сразу, — начал для приличия отговариваться Иванька.

Но стакан все-таки взял и выпил его с внутренним любопытством и осторожностью, как бы между прочим заметив:

— Липовым чаем пахнет.

Немного освоившись, они еще несколько раз выпивали, теперь уже каждый по желанию. Капитан нахваливал Иванькину рыбу, говоря, что ничего подобного он давно уже не пробовал. Иванька смущался, обещал свести капитана на рыбалку и показать ему такие места, о существовании которых в Старых Боровичах никто даже не догадывается. Потом разговор перешел у них на зарубежные страны. Иванька, уже изрядно захмелевший, любопытствовал:

— Вам, Петрович, диких людей видеть приходилось?

Капитан улыбнулся на этот вопрос, но ответил серьезно, без подвоха:

— Приходилось, Иван Мардарьевич.

— Ну и чего они, людоедствуют?

— Всякие встречаются.

— Скажи на милость. Что ж, их надоумить нельзя?!

— Пробуют, — все так же серьезно вел разговор капитан. — Да поддаются плохо.

— Женщин сначала надо обучать, — стал входить в подробность Иванька. — Они все же поласковей.

Александр Петрович снова улыбнулся, но как-то грустно, как будто вспоминал что-то недоброе:

— Все они одинаковы, Иван Мардарьевич, и дикие, и прирученные…

Иванька посидел с минуту тихо, как бы соображая, что бы еще посоветовать капитану насчет диких людей, но, так ничего и не придумав, завел разговор о другом:

— А в капиталистическом мире как? Воевать не собираются?

— Вроде бы нет.

— Вот и я думаю. Чего воевать? Время мирное.

Вскоре Иваньку потянуло на песни. Несмотря на свой маленький рост и чудаковатость, он славился в деревне хорошим голосом. Выпив рюмку-вторую, Иванька обязательно начинал петь. Чудаковатость его сразу же исчезала, он становился серьезным и даже каким-то печальным. Особенно хорошо получалась у Иваньки одна старинная песня, за которую еще в царское время его пожаловал в армии золотой пятеркой командир полка. Иванька и сейчас запел эту самую песню, вначале тихо, как бы пробуя голос, а потом все шире и шире: