Матвей Осодоев - Зов

Сердце учащенно и радостно забилось: «Хара-Ван!..» Но тут же нахмурилась, губы сжала: «Заплатить надо. Сколько стоит — четвертной ли, тридцатку — возьми, пожалуйста, на! Вот так-то…»

А на другой вечер, когда опять шла с работы из яслей-сада, остановилась, пораженная: у этих бревен работали двое здоровенных мужиков, голых по пояс… Часть бревен была уже распилена — и Хара-Ван с Болотом (она не сразу издали узнала их), не обращая ни на кого внимания, не оглядываясь по сторонам, махали колунами: лишь поленья и щепки летели в разные стороны! На потных мужских спинах красновато играли отсветы заходящего солнца.

Завидев ее, бросился навстречу Сультим, пятилетний сынишка, часом раньше убежавший домой из детского садика, — возбужденно закричал:

— Мамка, мамка! Папаньки нам дрова колют! Дядя Хара-Ван, который на тракторе работает, он мой папка, да? Я всем теперь скажу, какой у меня…

— Замолчи, — схватив его, прижимая к себе, сказала она. — Не болтай глупости!

— Это, мама, не глупости. Чужие дров не привезут… вот!

— Ну, хорошо, хорошо, только помолчи… Вон ребята у сенокосилки играют. Беги к ним!

— Не хочу! Я туда… дрова таскать.

— Таскать я тебя позову. А пока беги!

Подошла к работавшим парням, сдержанно поздоровалась.

— Для кого так усердно стараетесь? Раз под моими окнами — не для меня ли?

— Ты, Галхан, извини, что заранее не предупредили, — ответил Хара-Ван; в голосе его уловила она смущение, но глаза у него светились весело и задорно: — Нанялись вот к тебе подработать…

— Решили совсем опозорить меня? Об этом-то подумали? — У Галхан щеки заполыхали; спиной, казалось, чувствовала она, как смотрят сейчас на них из ближних окон.

— Начхать! — отозвался Болот, сверкая белозубой улыбкой. — На чужой роток не накинешь платок… А мы тебе свои. Так ведь? И не ворованное привезли, поделились своим, законным.

И она, засмеявшись, тоже повторила:

— Начхать! — Пообещала: — Сколько надо — оплачу.

Хара-Ван недовольно качнул лохматой головой:

— Не вздумай!

— Лучше чаем угости, — сказал Болот.

— Тогда, может, в магазин сбегаю?

— А-а, не надо, — Хара-Ван с маху жахнул колуном по сучковатому комлю, и тот, зазвенев, будто это по железу пришелся удар, развалился на сучковатые половинки. — Не надо, Галхан… Не из-за выпивки ж мы пришли.

— Но ужин-то я сейчас приготовлю!

Побежала в дом она и оттуда нет-нет поглядывала в окошко: и сладостно сердцу было, и горько…

Потом, когда парни сложили наколотые дрова в аккуратную поленницу, с удовольствием помылись студеной — из колодца — водой, она накормила их ужином. Нашлась и «маленькая»: налила им по стаканчику, — с устатку-то!

Прибежавший с улицы сынишка не слезал с колен Хара-Вана, и тот, гладя непослушный вихор на его макушке, пообещал:

— Я тебя на тракторе покатаю. Мне на днях за горючим на нефтебазу ехать… Упроси мамку, чтоб отпустила тебя. Вместе поедем.

— Мамка! Пожалуйста… Ну, мамочка, милая!

— Не галди. Укладывайся в постель. И будешь послушным — разрешу, может быть…

Болот меж тем как-то незаметно ушел.

Хара-Ван не прочь был подольше задержаться, однако он ждал если не прямого разрешения на это, то хотя бы намека со стороны Галхан, а его не было… И он, вздохнув, неохотно выбрался из-за стола и, поблагодарив за угощение, отправился домой.

«Так лучше, — утешал себя. — А то подумает еще, что не от чистого сердца дрова привез и колол…»

Надеялся, что через час появится она в Доме культуры — на репетиции.

Но она почему-то не пришла.

«Завтра ей все скажу, — дал себе слово Хара-Ван, — и от нее потребую твердого ответа: или да, или нет!»

Однако назавтра произошло одно — и не очень приятное — событие…

Перед вечером из маршрутного автобуса, следовавшего из города через Халюту, сошел невысокий мужчина лет тридцати со спортивной сумкой на плече, одетый, в общем-то, обычно: в легкой куртке из джинсовой ткани, в расклешенных брюках, да еще была белая кепочка на черных вьющихся волосах.

Незнакомец потолкался на пыльной площади, оглядывая дома, и зашел в продуктовый магазин.

Затем он прошелся по улицам — как бы от нечего делать, праздно глазея по сторонам…

Завидев в ограде старика Дамдина, который мастерил грабли, он приподнял свою кепочку:

— Бог в помощь, отец.

— Спасибо… — И старик поинтересовался: — Ищешь кого-то, парень?

— Угадал, отец, — отозвался тот. — Должна у вас тут одна женщина жить…

И приезжий назвал имя Галхан.

— А ты кто ж такой будешь? — настороженно спросил старый Дамдин, пытаясь заглянуть в глаза незнакомцу, затененные длинным козырьком кепки. — Не нашенский ли?

— Не вашенский, — засмеялся тот. — А где она живет, отец?

— Как же я укажу, не зная, кто ты? Может, от тебя беда будет какая-нибудь, — заупрямился старик, — может, ты злодей какой!

— Похож разве? — опять обнажил в смехе зубы мужчина. Достал из кармана пачку сигарет, сам закурил и старика угостил. Успокоил: — С добром я к ней, отец, не бойся… Она как… одна иль с кем?

— Э-э, погоди, — догадался Дамдин, — не твой ли эхо ребенок у нее растет?

— Ребенок? Мой.

— Чего ж ты…

— Так поздно-то?

— Ну!

— Работа у меня такая, отец, была. Как бы объяснить тебе… Спецзадание на долгое время! Понял?

— А звать-то тебя как?

— Шоро.

— Ступай тогда. Вон ее крыша… Да она еще на работе, видать.

— Спешить, значит, незачем. Посижу-ка с тобой, отец…

Человек, назвавший себя именем Шоро, прошел в калитку, присел возле верстака, за которым старик строгал грабельные зубья, — попросил, чтоб тот вынес стаканы и ломоть хлеба: выпьем, мол, немного за знакомство… Дамдин поколебался, но все ж сходил — принес и посуду, и кое-что закусить.

Выпили, но разговора не получалось. Шоро отвечал односложно, занятый своими мыслями.

Старик, «принявший» самую малость, уже был не рад, что позволил себе сидеть с этим незнакомцем за бутылкой. Тот пил небольшими дозами, но часто и жадно, мутнея глазами, которые — как наконец-то разглядел Дамдин — были колюче-настороженными, неспокойными. На вопрос, кто же он по профессии, Шоро, усмехнувшись, ответил:

— Сыщик я, отец.

— Это как же понимать?

— Всю жизнь по следу иду… Такое у меня занятие! Люблю это.

Дамдин рассердился:

— Коли ты, как пес, чужие следы нюхаешь — уходи с моего двора. Темноту наводишь… У нас в Халюте дураков нет. Уходи!

— Пойду, отец, ладно. Не пыли, не просидел я у тебя места. На-ка еще закури. — И засмеялся опять. — Нас ждут великие дела!

Забросил он сумку на плечо — и ушел, слегка загребая — от выпитого, наверно, — носками туфель.