Матвей Осодоев - Зов

— Мэтэп! Прыгай через прясло, — приказал кузнец, и председатель, оскальзываясь подошвами ботинок на слегах, кое-как перевалился через загородку. Уже оттуда, в безопасности, он смог во всей полноте увидеть, как Ермоон, спаситель его, надежно приковал быка к земле…

А Ермоон, напрягаясь, все давил и давил бычью голову — и вдруг резким движением рванул ее в сторону, отчего бык упал на правый бок, задрав копыта. И пока он барахтался, поднимаясь, Ермоон спокойно перепрыгнул через ограждение, с усмешкой наблюдал, как рогатый «хулиган» с трудом вставал на ноги…

Мэтэп Урбанович душевно обнял кузнеца, кончиком носового платка протер повлажневшие глаза — и сказал с теплотой в голосе:

— Если б не ты, Ермоон, пришлось бы искать для Халюты другого председателя. Спасибо, друг! Твой должник я… Не зря, стало быть, говорили, как удивлял ты всех в округе своей силой в молодости… И сейчас такой же богатырь!

Пытался что-то вымолвить Халзан, но от пережитого волнения ничего у него не получалось. Мэтэп Урбанович заорал на него:

— Не разродишься никак — да? Откуда этот бык в молочном стаде? Твой?

— Н-нет, — наконец-то прорезалась речь у Халзана, — н-не наш. Своего вывожу на цепи. А этот приблудный. Из колхоза имени Гагарина сбежал. Их он. Я знаю… Небось верховые уже ищут его.

— «Ищут»! — передразнил председатель. — Пока найдут — этот нахал нашим коровам всю породность нарушит.

— Не нарушит. Коровы прошли искусственное осеменение.

— А ему не все равно? Он что — с них справку потребует? Молодой, начнет шуровать…

— Н-нет, — возразил Халзан, — на брюхатую не полезет. У них это строго!

— Да-а?

— Не верите — у доярок вон спросите. Они-то уж знают! — И Халзан подмигнул женщинам. — Правда, бабы, знаете ж про быков?

Женщины отозвались дружным смехом, и все они — доярки, председатель, Ермоон, Халзан, — глядя друг на друга, весело смеялись, освобождаясь в этом смехе от только что пережитого; а чужой, забредший на летник бык, взмыкивая, ходил среди коров, знакомился…

Болот отдыхал: почти сутки, не вылезая из кабины, провел на тракторе. Вывозил бревна из леспромхоза, выделенные для колхоза…

За окном мягко зарождался вечер: легкие фиолетовые тени скользили по стеклу, как бы сгущался, плотнее становился воздух, делая нечеткими очертания всех предметов. Далекие отсюда сосны на краю Халюты казались в надвигающихся сумерках более величественными.

Болот отошел от окна, прилег на диван. Закинув руки за голову, думал… На днях Амархан сказала ему: «Если я тебе стала совсем-совсем чужая — зачем провожаешь после репетиций? Я и одна дойду…» Он обнял ее: «Не чужая… Моя!» Каким долгим, томительно-бесконечным был их поцелуй. И на глазах у Амархан слезы… Как звездные искорки в ночи.

«Моя», — сказал он ей. Правду сказал?

Наверно…

Кто бы на этот вопрос за него ответил!

Но что это? Дверь в сенях заскрипела… Чьи-то легкие шаги по половицам… Не она ли?

Вошла Дулан.

— Ты?!

— Я, удивлен? Одевайся живо: костюм, галстук…

— Выступать?

— Большая программа!

— Я наломался… Только что из леса.

— Разговорчики! Долго не задержишься.

Она подошла к шифоньеру, сама достала оттуда его черный выходной костюм — да так, будто не раз это делала раньше.

— Одевайся. Я отвернусь.

— Не на свою ли свадьбу зовешь, — пошутил он, завязывая галстук.

— На свадьбу. Если тебе так приятнее думать… Мало ли неожиданного в жизни!

— В большом ничего неожиданного не бывает, — философски изрек он. — Если по мелочи только… А как ни вертись — от судьбы не уйдешь.

Дулан звонко рассмеялась:

— Прямо в точку! Готов? Красавец! А как вкусно пахнет у вас…

— Это мать чего-то всего настряпала, на кухне стоит… Я только приехал, не видал еще ее, не спросил, каких гостей ждет. Водку, вижу, купила. Родственники, поди, едут. Мой дядя с семьей обещался… Угостить тебя пирогом?

— Я потом зайду, пирога отведаю, а сейчас некогда… Пошли, пошли!.. Нет, действительно красавец — загляденье!

Он взял ее за руку:

— Что-то ты не заглядываешься…

Дулан его руку с улыбкой отвела:

— Мне нельзя. Запрещено.

— Что ж, потопали… По дороге споткнусь, упаду и не встану! Человек вымотался, ударник производства, а им все равно…

— Не бубни, загадай лучше что-нибудь на счастье!

Дед Зура со своего крылечка крикнул:

— В добрый час!

— Спасибо, дедуня…

— Я приду! — пообещал старик неизвестно кому из них.

Шли мимо осанистого — все большие окна на дорогу — здания сельского Совета. Дулан осторожно взяла Болота под локоть:

— Заглянем на огонек?

— Чего-то?

— Ждут нас.

Болот плечами пожал:

— Тоже мне… загадками!

А открыли они дверь — увидели, что сидит за своим рабочим столом председатель сельсовета Чулун-ахай, а подле него — на стульях у стены — Амархан, Ильтон… его, Болота, мать…

Чулун-ахай, писавший что-то в блокноте, поднял глаза, сбил очки на лоб — и, кивнув на вошедших Дулан и Болота, без улыбки, по-деловому, будто речь шла о каком-то производственном вопросе, спросил у Шабшар:

— Эту пару регистрировать будем?

— Не спеши, председатель, а то перепутаешь все на свете, не разберемся потом, — живо вскочила со своего места Шабшар и подвела за руку к Болоту Амархан. — Вот этих!

Шепнула Болоту:

— Все равно ведь когда, сынок… Чего тянуть!

А тот в себя никак не мог прийти… Ободряюще подтолкнул его плечом Ильтон, тоже шепнул:

— Не теряйся…

Болот засмеялся:

— Окручиваете?

И поймал пальцы Амархан, ощутив, что они холодные и дрожат; подмигнул ей, чтобы ободрить:

— Я готов.

Скосил глаза на Дулан — у той лицо сияло неподдельной радостью…

— Паспорта, — потребовал Чулун-ахай, по-прежнему стараясь казаться строгим, но уголки его губ подрагивали от сдерживаемой улыбки. — Паспорта жениха и невесты!

— Принесла, принесла, — засуетилась тетушка Шабшар, доставая из какого-то потайного, пришитого с изнанки жакета кармана бумажный сверток. — Ныне без документов на двор не выйдешь! А мы раньше как начинали? Сердцем находили друг дружку — и в документ к нам никто не заглядывал. Уж если после только — детей записать… Их и не было у нас, паспортов-то!

— Хотя и мать ты, но не гомони много, — поднял палец Чулун-ахай. — Встань в сторонке… Не нарушай порядка, Свидетели есть?

— Мы! — чуть не в один голос отозвались Ильтон и Дулан.

— Приблизьтесь ко мне, граждане свидетели! Вам надлежит расписаться…

Потом председатель, выйдя из-за стола к молодоженам, пожал им руки, пожелал счастливой семейной жизни и, запнувшись на какой-то миг, вдруг громогласно провозгласил:

— Да будет в этой новой халютинской семье мать-героиня!

И неуклюже приобнял Болота: