Владимир Жуков - Бронзовый ангел

Очередное заседание комсомольского бюро курса, членом которого младший Ребров состоял вот уже третий год — отличник, общественник и вообще хороший парень, — затянулось. Вопрос такой, что сразу не решишь. Варга, секретарь бюро, устал призывать высказываться короче и не перебивать друг друга. Но, как только поднимался очередной оратор, со всех сторон сыпались возгласы одобрения и негодующие протесты.

А все началось с того, что кто-то высказал мысль, дескать, грешно уехать из Москвы после окончания академии, не побывав в Большом театре и в Третьяковке, в Оружейной палате и в Бородинской панораме. И тут же выяснилось, что в Большой хотят все. Решили устроить культпоход, но поступили новые предложения: съездить в Дубну и посмотреть все чеховские пьесы во МХАТе. Варга тотчас принял решение: обсудить на бюро. Собрались. Варга уже кое-что придумал и даже дал название затее — культурно-образовательный цикл «Пока ты в Москве». Название сразу утвердили, хотя очень уж резко звучало это «пока» — пока за тридевять земель не услали.

Алексею казалось странным планировать походы в кукольный театр или в Музей изобразительных искусств. Хочешь — иди. Он намеревался сказать, что культпоходы — ерунда, как у школьников, но раньше слова попросил Земляникин, лейтенант со значком парашютиста на кителе.

— Я в академию из Забайкалья приехал. А до этого сроду в Москве не был. Ясно? Когда уезжал, ребята в полку завидовали: днем занятия, а вечером либо театр, либо еще какое заведение высшего порядка. А что получилось? Зарылся в книги и, кроме кино, ничего не вижу. И то по телевизору.

— Зато в баскетбол за факультет играешь.

— Это из другой оперы, — обиделся Земляникин. — А в кино не хожу, ясно? Конечно, я и сам могу билет купить. Но как все охватить? Тут общественная дисциплина нужна. Ясно?

Земляникина поддержали. Алексей заколебался. Лейтенант — холостяк. А если взять женатых?

— Значит, бюро «за», — сказал Варга. — Давайте предложения, куда идем в первую очередь.

Вот тут-то и стали шуметь, пока Алексею не пришла в голову мысль раздать на курсе анкеты — пусть каждый напишет, что ему хочется, а потом бюро разработает «оптимальную программу». Предложение понравилось. Как водится, исполнителем назначили того, кто предлагал — Алексея Реброва.

Стали расходиться. Время было позднее. В коридорах светили редкие лампочки, классы и лаборатории уже опустели, и только из проектного зала доносился звук радио, там еще работали дипломники.

В раздевалке Алексей замешкался, выбежал к проходной последним. В одиночестве, не торопясь, зашагал к метро.

В темноте косо сеялись мелкие снежинки. Фонари желтыми шарами плыли вдоль улицы. Алексей услышал позади стук шагов и обернулся: Воронов! Чтобы скрыть смущение, быстро поздоровался.

— Что-то вы давно на кафедру не заходили, — сказал Воронов.

— Я… — Алексей с трудом подыскивал слова. — Заданий учебных много, и по комсомольской линии нагрузили. Но я не бросил работу, товарищ подполковник. Уже далеко продвинулся…

Они вошли в вестибюль метро, спустились по эскалатору. На платформе Воронов подпер коленкой портфель, отстегнул пряжку и вынул мелко исписанный листок. В это время подошел поезд, и они вошли в вагон. Воронов протянул листок Алексею.

— Когда был в командировке, пришла в голову мысль, что мы с вами с самого начала наврали в коэффициентах. Я вот тут набросал кое-что, вы посмотрите.

Алексей взял листок и покраснел. Так по-детски лгать. Ему, знающему, что вся работа давно пошла насмарку. Единственное оправдание: он сделал все, что мог, а Воронова не трогал. Николай просил не приставать, и он не пристает.

Будто издалека донеслись слова:

— Я видел на полигоне один прибор. Ваш накопитель по замыслу должен получиться лучше.

Что он говорит? В а ш накопитель, с д е л а е т е. Как будто сам ни при чем.

На остановках в вагон входили люди. Женщины, особенно молодые, посматривали, словно невзначай, на стоявших посреди вагона военных. Алексей ловил эти взгляды, ему было приятно видеть и их, и свое отражение в темном стекле, за которым неслись бесконечные тоннельные провода. Они с Вороновым были почти одного роста. Только тот плотнее, солиднее. И старше по званию — погоны на светло-серой парадной шинели с двумя просветами. А он, Алексей, всего-навсего лейтенант, у него шинель из грубоватого сукна и звездочки на погонах еле заметные. Но все равно пассажиры смотрят на него и, наверное, думают, что они с Вороновым вместе работают, заняты чем-то очень важным. Подполковник — начальник, а лейтенант — его талантливый подчиненный.

Воронов смотрел на Алексея и молчал. Потом, видимо решив, что надо все-таки о чем-то говорить в дороге, сказал:

— У нас на кафедре новый начальник лаборатории, тоже Ребров.

— Это мой брат, — сказал Алексей. — Старший.

— Вот оно что! — Воронов снял перчатку и протянул руку: ему надо было выходить.

Люди задвигались, привычно подчиняясь конвейерному ритму метрополитена. Алексей смотрел через вагонное окно на Воронова, хорошо заметного в толпе. Хотелось, чтобы он обернулся. Если обернется, значит, простил глупое вранье. Ну?

Поезд тронулся. Черные фигуры — и среди них серая, Воронова. Обернулся, поднял руку и помахал на прощание.

Алексей еще несколько секунд смотрел в темное стекло, потом сел на вагонный диван. Взгляд упал на бумагу, которую дал ему Воронов. «Вот и решай, — сказал он себе. — Вот и решай на будущее, как быть».

— На спор, Дмитрий Васильевич, я одним перочинным ножом починю ваш телевизор.

— Чепуха. Тесть уже приглашал столько специалистов, а все равно изображение пляшет индийский танец.

— А я починю, — упрямо повторил Ребров.

— Ну, раз так, иду на пари, — согласился Воронов.

Они сидели на кафедре. В комнате кроме них был только старик Пионеров. Он что-то выискивал в записной книжке, поглаживая рукой блестящую лысину. Воронов писал в большой, словно бухгалтерская книга, рабочей тетради — мелкие, убористые строчки чуть наискосок заполняли лист.

— Так что ружье для подводной охоты за вами.

Воронов лишь кивнул в ответ — накал спора прошел. Ребров даже пожалел, что еще раз сказал про телевизор. Подумаешь — снисходительно кивает, одолжение делает. Но и починить телевизор тоже хотелось, будто от этого зависело многое.

Может, и вправду многое? Может, хочется поставить Воронова на место, показать, что Николай Ребров и без него что-нибудь да значит? А зачем, что ему плохого сделал Воронов? Уже полтора месяца они работают вместе. Когда начинали, Дроздовский сказал: «Вот, Дмитрий Васильевич, помощник. Выписал из дальних краев специально для твоего дела». Тогда подумалось, что Воронов после таких слов обязательно задерет нос. Но нет, пошло на равных: «Николай Николаевич, как вы думаете? Николай Николаевич, не кажется ли вам…» И все-таки слух режет, когда все вокруг твердят: Воронов, Воронов. Лучше отпочковаться. Пусть он цифирь крутит, а его, ребровское, дело — сотворить машину. Идею он уже продумал, можно браться за паяльник. Вернее, надо, пора. Тогда виднее будет, где Ребров, а где Воронов. При Воронове, конечно, можно всю жизнь состоять. Только он скоро доктором станет, а ты… Пойти, что ли, в лабораторию, покумекать?