Владислав Смирнов-Денисов - Дурман-трава

— Молодец! — сказал Терентий и сунул ему в пасть кусок копченого балыка. Пес тихо заворчал и побрел к выходу.

«И пес на свободе выглядит по-человечески», — подумал Терентий, глядя вслед собаке.

— Умная скотина! — заметил Родька. — Позавидуешь ему! Ни тебе зависти людской, ни обмана. Чистая, вольная жизнь. Во дожили мы с тобой, Тереха, собачьей жизни завидуем.

— Да. Ему хорониться не от кого, ничего, Родь, все встанет на свои места, мне верится, ей-богу…

Кольки не было до вечера. Вернулся он хмурый.

— Вкусно ты готовишь, Сухарь, — закинул удочку Родька, не выдержав молчания, воцарившегося с приходом Сухаря.

— Без тебя известно, — отвечал тот сухо.

— Серьезно. Порадовал после дохлого нашего рациона. Что спасибо, то спасибо. С обеда от стола отойти нет сил, — говорил Терентий, поглядывая на Кольку.

— Кушайте на здоровье, не подавитесь… — Сухарь подошел к нарам и с остервенением стал взбивать и теребить единственную в доме подушку.

— Спать будем? — спросил, подмигивая Терентию, Родька.

— Кто спать, а кто гулять, — Сухарь, покончив с подушкой, схватил с нар кошму и, сложив ее вчетверо, направился было к выходу.

— Что ты как сыч, Сухарь. — Родька усмехнулся, поглядывая искоса в его сторону. — Ночью работаешь, днем спишь.

— Характер у меня такой, — огрызнулся тот, почесывая подрастающий ежик волос на голове. — Да и что вы зенки на меня вывалили? Красивый я… а? — Он провел крупным узловатым кулаком по плоской своей роже. — Образина… — добавил он раздраженно, схватил со стола кусок балыка и, сунув его за пазуху, пошел к дверям.

— Да постой ты, злобная душа. Поговорить надо. — Терентий задержал его за рукав. Сухарь отдернул руку.

— Все обговорено. Трогать вас не стану… Только и вы мне душу не выворачивайте…

— Худого тебе не желаем. Сам исповедуешься, потом сам и дуешься. Да ты постой, послушай, что тебе скажем.

— Ну что? — Сухарь остановился в дверях, недоверчиво поглядывая.

— Денег много у тебя на свободе? — спросил Терентий и тут же догадался — не то бы надо говорить.

— Все мои, — отвечал Сухарь.

— Это естественно… На них и не рассчитываю. Скажи тогда, твердо ли решился на свое дело или другого выхода не нашел?

— Да что ты ко мне прилип! Ну как стукач. Давно мне вопросов не задавали…

— Так как? Твердо? — не обращая внимания на Колькины слова, повторил Терентий. — Я предлагаю другое дело, Сухарь… и, кажется, если выгорит оно, нас и простить могут. Во всяком случае, срок скостят, уверен. А ежели нет, то после и отсидеть не зазорно, а может, и умереть. Дело стоящее.

— Не крути, говори, что задумали, да в баню я полезу. — Сухарь вернулся к нарам, сев, стянул сапог, заглянул в голенище. — Ага, гвоздь в пятке торчком, — он вытянул руку из сапога и поглядел на Терентия. — Ну слушаю, слушаю…

— Я лучше других знаю места нахождения деминского золота, — начал Терентий.

— Что, что? — Сухарь поставил сапог на пол и заинтересованно посмотрел на Терентия, забыв о гвозде в сапоге, натянул его на ногу.

— Мы находим это месторождение, передаем его координаты государству. Открытие это важное. Дело жизни, и не одной. И если бы нам удалось его найти… — Терентий передохнул. — Тогда и умереть можно со спокойным сердцем…

— А я не собираюсь подыхать, — категорично заявил Сухарь, — с чего это ты взял, что Колька Сухарь решил подыхать… Это все? — Колька опять стащил с ноги сапог. — Ты поешь, словно это золото уже у тебя в кармане. Дуришь, парень. Да где ты это золото найдешь, остолоп… Ты что, тут всю жизнь прожил?

— Снаряжение кой-какое я достану, живет тут неподалеку, суток пять ходу, жена моя. Карты снимем у геологов или туристов, этим я тоже сам займусь, тебе с твоей харей и татуировками никто не поверит, что ты просто в отпуске и прогуливаешься по тайге. И потом, видишь ли, Сухарь, я этим занимался раньше и о деминском месторождении узнал задолго до колонии. И если бы не попал в нее, быть может, это месторождение больше бы не искали. Без хвастовства, дай бог, чтоб кто-нибудь в Союзе, хоть и самый именитый ученый, собрал бы о деминском золоте столько материалов, сколько удалось мне. И потом, Сухарь, не забывай, что, если бы не моя тупая башка, диплом бы я получил как раз четыре года назад. Причем не просто дерматиновые корки, но заслуженные, в том уверен я абсолютно…

— Постой, разошелся. Верю… Только зачем казне передавать?

— Как же зачем? Кому же тогда?

— Никому. Самим жить вволю…

— На какой воле! Опять по строгим мыкаться? Хорош… Ты вот рассказывал о своей житухе…

— Ты это не трожь…

— Нет, уж ты договаривай свою историю. Где семья твоя? Где твой дом родной? Ага, застыл… Вот я и говорю, какая ж это воля? Век бы такой воли не видать…

— Ты что, в натуре агитатором заделался, — снова запихивая ногу в сапог, недовольно отозвался Сухарь. — А ты меня не агитируй, я сам кого хочешь сагитирую…

— Как хочешь. Только дело это честное и самое толковое в нашем положении.

— Дело говорит Тереха, — подтвердил Родька и спросил: — Слушай, а что, мы сразу и заявим о себе… Тут же, не заезжая в Ленинград, Тереш?

— А что ты предлагаешь?

— Думаю, что лучше б нам сначала домой попасть…

— Для этого денег порядочно надо, на троих… Тут сотней не перебьешься. В наших робах в Питере долго не проходишь, в момент повяжут. А раздевать я никого не собираюсь, Родя.

— Так-то оно так, и я влипать на грабеже не собираюсь. Загоним немного золотишка какому-нибудь деляге стоматологу — и ладушки. Так как, Сухарь?

— Что касается загнать — это мне подойдет, — впервые улыбнулся Сухарь, опять стягивая сапог.

— Но это опять же под статью подходит, мужики. О чем вы говорите…

— А что в нашем положении, Тереша, под статью не подходит? — Родька удивленно посмотрел на приятеля. — Выхода у нас другого нет.

— Не торопи его, Родька. До середины нюня есть еще время подумать, — остановил Терентий. — Дело серьезное, не шуточное. Долго придется в тайге блукать. И тебе самому надо крепко подумать. А что касается купли-продажи, от этого меня увольте. Тогда на кой черт мы будем искать это золото? Ведь если нас засекут на продаже, тогда никого не тронет наше самопожертвование, повяжут, уж будьте нате. Если взялись за чистое дело, все должно быть чисто, от начала до конца, главное, чтоб самим нам совесть не напомнила потом дурного. Понял ты меня, Родя?

Родька в недоумении посмотрел на Терентия. «Идиот он, что ли? Ради чего совсем-то блага отвергать? Что за бред? Какое, к черту, очищение совести? Да и так ее разве очистишь? Нет уж, я отказываться от дармового честного не могу. — И хотя он и кивнул будто в знак согласия в ответ приятелю, а понимать-то вовсе того и не хотелось. Мечтал еще пожить на всю катушку, посорить потом добытыми денежками. — А этот — государству! На кой мне ляд эта филантропия? Без меня оно не обеднеет…»