Илья Девин - Трава-мурава

— Ну что, Семка, дощупался! Говорила ведь, что оборвут тебе девки руки!..

У скирды дружно засмеялись.

— А ничего, я и одной рукой тебя достану! — Не сдавался Семка, весело скаля белые зубы. — Давай хоть сейчас в камешек играть!..

— Я тебе и другую оборву!

— А у меня третья есть!

— Ну тихо, тихо, — зашикали на них, потому что парторг Сатин уже забирался по колесу на трактор, чтобы говорить речь.

— Товарищи мужики и женщины! — крикнул он, утвердившись между рычагами и поставив одну ногу на колесо. — И вы, дети наши! — Сатин показал на кучу ребятишек, сгрудившихся возле молотилки. — Все слышите?

— Все, все!.. — раздалось отовсюду.

— Так вот какое дело! Мы собрались на торжественный митинг по случаю начала уборки урожая, но я так скажу сначала. Японские самураи всю войну точили зубы на нас, но не было им ходу! Сколько войск наших стояло там на обороне дальневосточных границ, когда они нужны были на разгром Гитлера. Но теперь фашизм немецкий разбит, и мы переходим на разгром японского империализма. Вот такие события, товарищи мужики и женщины и вы, наши дети! Так что упремся еще раз, сожмем зубы, поработаем на разгром врага и во имя нашего счастливого завтра!

Раздались несмелые хлопки, однако Сатин махнул рукой и сказал:

— А теперь я передаю слово для выступления районному уполномоченному товарищу Щетихину. — И полез с трактора.

Щетихин говорил твердо, руками не махал, как парторг, голос его звучал громко и чисто. А говорил Щетихин про то, какие трудности стоят перед тружениками сельского хозяйства, что требуется сделать, чтобы скорее залатать военную разруху, чтобы люди не знали голода и ходили в хорошей одежде…

— Гляди-ко, твой Щетихин-то как картинка, — громким шепотом сказала Груша, подтолкнув Лизу.

— Партия и советское правительство постановили, — продолжал между тем Щетихин, — чтобы наши магазины и все торговые точки были бы полны всем, как и до войны, чтобы было все, что надо для советского народа-победителя. Наши люди это заслужили, товарищи! Заслужили на фронте героическими делами и в тылу неустанной работой. На подвиги в мирном труде, товарищи! А Советская Армия покажет себя и на Дальнем Востоке, как надо защищать свободу своей Родины и ее независимость. Дальневосточный агрессор будет разбит, и скоро, товарищи!..

Вера тяжело вздохнула: как там Борис?..

А ребятишки, которые слушали разинув рты, закричали «Ура-а-а!» и захлопали.

Потом говорил председатель колхоза Лепендин. Он не полез на трактор, но подошел, прихрамывая, поближе к людям, погрозил ребятам своей клюшкой, чтобы замолчали, и сказал:

— О разгроме агрессора я не буду повторяться, японских фашистов мы победим, товарищи, это точно! А вот нам, товарищи колхозники, нужно быстро и без потерь убрать хлеб, с честью выполнить план хлебопоставок, засыпать зерно и обеспечить колхозникам трудодень полновесным хлебом. — Он помолчал, глядя себе под ноги, потом порылся в кармане, достал какой-то темный брусок, похожий издали на оселок, каким правят косы, поднял его над головой и, глянув в сторону уполномоченного Щетихина, сказал: — Что это такое?

Вопрос был неожиданный, и на току установилась такая тишина, что стал слышен неподалеку тонкий, чистый голосок жаворонка.

— Ну, никто не знает? — спросил Лепендин с кривой, иронической ухмылкой.

Послышался глухой шумок в людях, но слов нельзя было разобрать.

— Я думаю, товарищ Лепендин, — строго сказал Аверяскин, делая шаг вперед, поближе к Щетихину, — я думаю, что митинг сегодняшний — это не место для загадок. — И покосился на Щетихина.

— Хлеб, хлеб это!.. — послышался несмелый бабий голос.

— Правильно, Ульяна, говоришь, — сказал Лепендин, — это хлеб, который мы едим все. Хлеб из лебеды, потому что другого хлеба у нас пока нет. Но он будет, товарищи! — крикнул вдруг председатель, и лицо у него побагровело, жилы на шее набухли. — Народ-победитель достоин другого хлеба! Это точно! Фашисты вынудили нас воевать с оружием в руках, и мы научились и разбили их в пух и прах, а работать на мирном поле мы и сами умеем и кого хочешь можем научить. И я хочу сказать, товарищи, что теперь все в наших руках. Погода пока стоит благоприятная, правление по справедливости распределило по бригадам всю наличную тягловую силу и инвентарь, так что давайте поработаем от всей души и уберем урожай, чтобы было из чего печь настоящий хлеб. Вот и все я сказал, товарищи. — И он, повернувшись на здоровой ноге, захромал в тень, к молотилке.

Сатин для порядка поспрашивал, не желает ли еще кто слово сказать, но мужики и бабы уже не слушали его, шумели между собой, поднимались, отряхивались.

И Сатин крикнул:

— Тогда, товарищи мужики и бабы и вы, наши дети, приступаем к ударной работе!

И через минуту трактор уже стрелял в жаркое небо синим дымком, длинный и широкий привод от трактора к молотилке побежал со свистом и хлопками, молотилка загудела, задрожала, и Сатин, уже утвердившийся на площадке задавальщиком, подхватил первый сноп и с криком «Ура!» сунул его в барабан.

Доярки, оказавшиеся на току без дела, сбились в кучку, и даже Груша отчего-то молчала.

Работа на току налаживалась, все меньше было суеты, и вот уже Лепендин крикнул Сатину:

— Эй, Иван Иванович! Поеду и погляжу, как там на Гибаловском скирдуют?

— Давай! — весело отозвался со своей площадки Сатин.

Лепендин, проходя к тележке, издали поглядел на девушек и вроде бы что-то хотел сказать, даже приостановился на миг, но только поднял руку: привет, мол.

И когда он уехал, Груша сказала:

— Ну что, девки, пошли…

Уже на улице догнал их на мотоцикле Щетихин.

— Кого подвезти, девушки? — громко сказал он, не заглушая трещавшего мотора.

— Давай меня! — крикнула Груша.

— Садись!

— Ладно уж, посади вон Лизу, а то боюсь, как бы твоя тарахтелка не развалилась, пешком придется ходить.

Лиза, зардевшись и потупившись, села позади Щетихина. И только синий дымок да пыль поднялись за ними.

Аня спросила, кто он такой, этот Щетихин? Оказалось, районный комсомольский секретарь.

Все чаще и чаще раздавались на темных, вечерних улицах Урани звуки гармошек и песен. Никакая дневная усталость не могла удержать ребят и девушек по вечерам дома. Да что — дома, когда в конце августа такие звезды в небе, такие теплые туманы по низинам!..

Да что говорить про молодежь! Даже и старикам по таким вечерам не сидится дома, устраиваются под окошками на завалинках, сидят, судачат о житье-бытье своем, а как пройдет по улице молодая ватага, с гармошкой, с пляской, со смехом, старикам опять есть разговор: кто, да что, да с кем.

— А слышь-ко, Ульяна, сказывали, будто фельдшерица к нам приехала, правда-нет?