Илья Девин - Трава-мурава

— Ладно, — перебил предрик, — мы знаем, что нужно, да где я вам возьму? — И другим тоном — мягким, спокойным: — Ты вот что скажи, Владимир Сергеевич, как думаешь посевную проводить? Все ли у тебя готово? — И сразу ясно стало, что вот это и есть главное дело, по которому приехал в Урань предрик, а все остальное — второстепенное, не имеющее сколько-нибудь решающего значения для забот серьезных и занятых людей, к которым с полным правом причислял себя Василий Павлович Андреев, председатель Сенгеляйского райисполкома. Что же касается первой послевоенной посевной, то на мартовском республиканском совещании в Саранске были поставлены серьезные задачи, и сам председатель совнаркома Тингаев сказал: «А от таких наших крупных и крепких районов, как Сенгеляйский, мы вправе ждать…» Вот эти-то ожидания и надо оправдать им, руководителям «крупного и крепкого» района, и в первую очередь ему, Василию Павловичу.

— Ну, что молчишь? — спросил он, потому что Лепендин не спешил с ответом.

— Да ведь что говорить, — сказал Лепендин, — одни трактор обещают вроде как твердо, а второй будет или нет — не знают.

— Будет, это ты не волнуйся, — заверил предрик.

— Прошлым летом так же вот заверяли, да пришлось вручную пары копать…

— Ну! — удивился предрик. — Что-то не помню. — И поглядел на Щетихина. Тот как смотрел в окно, так и не повернул головы.

— Так, так! — встрепенулся Аверяскин, точно только и выжидал эту минуту замешательства, чтобы внести ясность. — В протокол даже записано! Да вот! — Иван Филиппович в угодливом порыве в одно мгновение распахнул амбарную книгу протоколов, перекинул несколько страниц и воскликнул: — Вот! «Протокол номер сорок шесть от 25 июня 1945 года…» Так вот: «Первое. О ходе вспашки паров…». — И поскольку ему показалось, что Василий Павлович с интересом слушает, стал читать дальше: — «Слушали о ходе вспашки… доклад председателя тов. Лепендина, который в своем докладе отметил, что по вспашке паров норму выполняют все бригады, что же касается трактора, то по вспашке паров работает плохо…». — И, опять победно поглядев на всех: вот как у него все дела ведутся! — продолжал быстро и четко, по-военному: — «Решили: предложить председателю колхоза тов. Лепендину организовать ручную копку по поднятию паров, дабы закончить паровую вспашку к 5 июля 1945 года…», — и Аверяскин торжественно замолчал.

— Кто же это додумался до такого предложения? — тихо спросил Василий Павлович. Он медленно поднял глаза на покрасневшего вдруг Щетихина и все, конечно, понял. Но Аверяскин в своем простодушном рвении добил бедного уполномоченного:

— А вот товарища Щетихина и было предложение, — сказал он. Может быть, Аверяскин ловко отомстил Щетихину за чтение того анонимного доноса о нем, который тот недавно читал? — этого, пожалуй, не знал и сам Иван Филиппович, однако теперь, когда уже не он один был тут «опозорен», а уже двое, сам Иван Филиппович почувствовал какое-то удивительное душевное облегчение и глядел на красного, виноватого и как будто уличенного в глупости (так сейчас казалось) Щетихина с нежной любовью.

— Кто старое помянет, тому глаз вон, — сказал предрик. — У меня такое правило. — И опять к Лепендину: — Так какие меры думаешь принимать, Владимир Сергеевич? — И добавил внушительно, подняв толстый белый палец: — Учти, председатель, первая посевная народа-победителя, и надо ее провести как положено.

— Все сделаем, что от нас зависит, — сказал Лепендин. — Да только не все от нас-то зависит.

— Что касается техники, я поговорю, но у них тоже трудное положение, нет запчастей.

— Ну вот! — сказал Лепендин. — Опять придется Сатину с уполномоченным лопаты брать…

Помолчали. Конечно, если бы этот разговор был на официальном совещании, Василий Павлович не дал бы особой воли Лепендину, живо бы обрезал: «За невыполнение решения вы понесете строгую партийную и государственную ответственность!» Но тут дружеская деловая беседа, тут нельзя круто брать, нельзя понапрасну словами бросаться — бесполезно, да и не проймешь этими словами Володьку-героя, — так, кажется, в деревне Лепендина зовут? И Василий Павлович сказал спокойно:

— Вот что, Владимир Сергеевич, и ты, Иван Иванович, — кивнул он Сатину, — мы со своей стороны примем все меры, и что касается овса для рабочих лошадей — это я помню. Но и вы со своей стороны примите все меры, организуйте народ как положено… — Он замолчал, точно почувствовал, что все это еще как бы не главное, что не таких слов ждут от него, предрика, эти люди, но что он мог еще сказать? Что пообещать? Чем поддержать? И тут Василий Павлович вспомнил о самом главном рычаге, который не приведен в действие. Он сказал: — И прежде всего, товарищи, организованный пример коммунистов. У вас большая партийная организация.

— Двадцать один человек, — уточнил Сатин. — С учителями, с почтой, с сельсоветом, со всякими инвалидами-пенсионерами.

— Все равно, — сказал Василий Павлович. — Это большая сила, с такой силой можно горы свернуть!.. Да, товарищи, — передохнув, продолжал Василий Павлович, — во что бы то ни стало нам нужно провести посевную организованно и в сжатые сроки. Что касается помощи, если будет такая возможность, то будет помощь оказана. Держите связь через товарища Щетихина. У меня все, товарищи. — И Василий Павлович торжественно и строго поглядел на всех подряд, в том числе и на Захарыча, который что-то старательно высматривал в бумагах, лежавших перед ним. И какая-то отеческая нежность тронула вдруг сердце предрика при виде этих опущенных, коротко остриженных голов.

Василий Павлович справедливо подумал в эту минуту тишины, что он сказал им необходимо важные слова, которые вселят в их сердца бодрость и надежду. И сказать это мог только он один, да, только он один!.. И вот он сказал их. И, поддаваясь этому настроению, совершенно другим, не своим голосом он спросил:

— Может, какие будут ко мне вопросы? — И до того необычно было это странное внезапное чувство, что Василию Павловичу казалось, что и слова-то он сказал какие-то необыкновенные, какие и не говорил уже давным-давно. И даже не добавил напоследок то, чего хотел, — а хотел Василий Павлович наказать Сатину, чтобы на очередном партийном собрании поставили вопрос об Аверяскине в связи с неприятным происшествием в пасхальную ночь.

— Ну, ладно, — весело сказал, как отрезал, Василий Павлович уже на крыльце, когда вспомнил об этом.

И только когда всем пожал руки на прощание и сел в тележку, то погрозил Аверяскину пальцем и сказал:

— Смотри у меня, артист!..

А когда уже отъехал, то оглянулся и поднял руку. На нижней ступеньке крыльца стояли Сатин и Аверяскин, а повыше Щетихин с Лепендиным. И вспомнилось не к месту: «…организовать ручную копку по поднятию паров…»