Анатолий Землянский - Пульс памяти
- Название:Пульс памяти
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Советский писатель
- Год:1979
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Анатолий Землянский - Пульс памяти краткое содержание
Роман «Пульс памяти» построен на своеобразном временном сопоставлении, когда за двое суток пути к могиле, где похоронен погибший в войну солдат, память его сына, ищущего эту могилу, проходит нелегкими дорогами десятилетий, дорогой всей жизни, прослеживая многие и разные человеческие судьбы. Впервые роман был издан «Советским писателем» в 1973 году.
Пульс памяти - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
А в другом уголке души сгущалась и сгущалась горечь прошлого.
«А в дезертиры тебе не хочется?.. Война, курсант, война… Не до чувств…»
Говорящий квадрат лица в полуовале окошка:
«Ничем помочь не могу…»
И — стук колес переполненного вагона, увозящего опечаленного, до слез обескураженного курсанта за две тысячи верст. К месту службы…
И я наклонил уже в себе тот самый жбан.
И вот-вот из него должно было политься.
Но в это время мы вышли на перрон, да как раз навстречу прибывшему поезду. Только я увидел сначала не поезд, а мужчину с цветами. И вспомнил, о чем думал всю первую половину пути: надо купить цветов.
«Жбан» мой вернулся в прежнее положение, я переждал сопенье и чмыханье паровоза и спросил у майора Кривени, где неподалеку от вокзала можно купить цветы.
— Цветы? — переспросил он. — Это смотря какие. Если простенькие… А, собственно, зачем вам, коли не секрет?
Я коротко объяснил.
И не мог не заметить, как резко менялось у моего собеседника лицо. Искорки оживления быстро нырнули куда-то вглубь и погасли там, глаза набрали задумчивости, притенились.
— Все ищут могилы родных, — вздохнул майор Кривеня и, положив мне руку на плечо, молча заставил меня сделать несколько шагов в сторону, чтобы не мешать выходившим из вагона пассажирам. Потом заговорил снова: — Помню, в сорок четвертом… Я уже здесь работал… Летом как-то сует мне в окошко бумаги безусый такой, желторотый курсантик. На пушке молочко. Мол, хочу найти могилу отца. Сделайте пометку о задержке. На один день… Глаза такие просящие, голос тоже… А меня, знаете, взорвало. Ну и…
Кривеня замолк, полез в карман, пошарил там пальцами, вытащил папиросу и ловко бросил ее в губы. Потом, спохватившись, вытащил из кармана всю пачку, предлагая закурить и мне. Я отказался, и он торопливо зашуршал спичками. И продолжал, раскуривая папиросу:
— Словом, отругал я курсантика. Наворотил ему страхов всяческих, кучу упреков. Не подходящее-де время. Война… То да се, пятое, десятое… Чуть не со слезами ушел, бедняга… А через день или два — бац! Мне самому письмо из дому: брат погиб. «Похоронка» пришла. А через полторы недели опять письмо: еще одного брата убило. Последнего. Мать слегла… Понимаете?.. И вот стоит у меня перед глазами тот желторотый курсантик. Такое чувство до сих пор, что это за отказ ему наказан я. Ношу и ношу в себе какую-то вину… Впору суеверным сделаться…
Затяжки следовали одна за другой, дым то густо окутывал лицо Кривени, то, улетучиваясь, снова открывал его мне, и это было чем-то похоже на ход моих мыслей в ту минуту. В памяти моей, тоже как из дыма, возникал то прежний Кривеня — квадратное лицо в полуовале комендантского окошка, то новый, стоявший теперь со мною рядом и чем-то удивлявший меня.
И этот новый, чувствовал я, постепенно заслоняет и подавляет во мне прежнего.
Меня все глубже трогали слова Кривени, а вместе с этим по-иному воспринимались и черты лица: его человечная, чуть грустная расслабленность линий, задумчивость во взгляде, матово-белые карнизики висков на уровне крупных скул…
Свою перемену в отношении к Кривене я вдруг воспринял как еще одно доказательство того, что добро и зло не могут проявляться одновременно. Они, мне думалось, могут предшествовать одно другому, могут с одинаковыми шансами или отвоевывать человека у человека, или, напротив, проигрывать его друг другу; могут, наконец, исчезать вместе, как две стороны равносильного поединка, оставляя там, где им надлежит быть, просто душевный вакуум, пустыню, инертность, но они никогда не могут соседствовать под одной крышей.
Или — или…
Как биологическая несовместимость.
Подчас равные в единоборстве, равноправные в доступе к человеческой душе, добро и зло не могут быть соединены узами и не могут быть управляемы.
Впрочем, и равноправие-то их, пожалуй, спорное. В конце концов, зло — какое бы оно ни было! — уходит своими корнями к меньшинству людей. Добро, напротив, — религия (или, по крайней мере, почти религия) большинства. Откуда же тут может проистекать равенство?
«Нет, — приходил я к заключению, — ни уз, ни управляемости, ни тем более равенства!»
И тут как бы издалека, но свежо, внятно донеслось до меня:
«А благостный урок страдания?..»
Такой, до последнего оттенка, знакомый голос!
Знакомый странной своей впечатляемостью, но не столько, правда, сам по себе, сколько теми словами и мыслями, которые были как бы облачены в этот голос.
И я понял, что, глядя на взволнованного майора Кривеню, слушая его рассказ о просьбе «желторотого курсантика» и о полученных им, Кривеней, скорбных письмах, я, не отдавая себе в том отчета, продолжал вчерашний вагонный спор, затеянный, как это ни странно, попом и учителем.
Спор, о котором я, помимо своей воли, никак не мог забыть и напоминанием о котором (непрошеным, правда, напоминанием) лежала в моем кармане записка священника.
2
…Они сели в поезд на какой-то маленькой станции. Оба рослые, оба черные, как два брата, только одеты были по-разному: один по-служебному — в обычную, смешную для непривычного глаза поповскую сутану, второй — в сильно расклешенные зеленоватые брюки и легкий, спортивного покроя пиджак, накинутый на клетчатую футболку с молнией.
Мне запомнилось, как они вошли в купе: со стуком открылась дверь, в проеме выросла фигура в спортивном пиджаке, но она тотчас скрылась, и я услышал зычное, с ироническим оттенком приглашение:
— Прошу, святой отец.
И в купе, снисходительно улыбаясь, протиснулся священник. За ним вошел тот, кто приглашал. Он тоже улыбался, только по-своему — лукаво и вызывающе. Глянув на меня, вошедший за священником мужчина тем же зычным голосом пробасил:
— О-о! Смотрите, отец Валентин: тут у меня может оказаться и военная поддержка. Не сдрейфите?
— Прибегая к мечу, увещевающий словом рубит свои же глаголы, — отпарировал священник.
Было видно, перчатка кем-то из них уже брошена и кем-то поднята, шпаги скрещены, и посадка в вагон была лишь короткой вынужденной передышкой в дуэли.
— Давайте ваш чемоданчик, — гремел и переполнял собой купе пассажир в спортивном пиджаке.
Он был с ног до головы здоровяк: и подрозовленной смуглостью лица, и густым смехом, и хваткой подвижностью рук, и всей своей спортивно-тренированной собранностью… Стремительно отправился наверх, в нишу, чемоданчик отца Валентина, за ним — раздувшийся баул самого здоровяка; следующим движением был снят и ловко кинут на вешалку пиджак. Потом несколько ищущих поворотов головы — нет ли еще чего, что можно поднять, закинуть, переместить, — и лишь после этого здоровяк угомонился.
— Можно рядышком с вами? — обратился он ко мне, шутливо-заговорщически подмигнув при этом и сказав: — Столкнулись на стезе спора священник и учитель. Каково?
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: