Анатолий Землянский - Пульс памяти

Василий понял, на что намекнул лейтенант, и решил попробовать.

— С палкой-то? Не стоит, — засомневался лейтенант, но Василий уже ковылял к тому месту причала, откуда можно было перебраться на полуподнятый трап первого танкера по тросу.

А через несколько следующих минут они были уже «в воздухе», и трос равнодушно, словно бы с нарочитой ленцой, покачивал их на десятиметровой высоте. Вещи у обоих были за плечами, Василий не забыл прикрепить к чемодану и свою палку и почувствовал теперь, что ноша пусть и не тяжелая, но говорит все же свое остерегающее слово.

Волна внизу спокойная, но Василий не видит ее, над ним, опрокинутое, как и он, висело небо, и эта двойная опрокинутость непривычно зыбка. А троса касаются только руки и одна, здоровая, нога. Вторую же ногу приходится держать на весу. В перевернутом положении это так дьявольски трудно! Уже через минуту нога стала тяжелее и ноши за спиной, и всего норовящего оторваться от троса тела.

Братченков двигался по тросу впереди, Василий — за ним.

— Держимся? — услышал он голос, прозвучавший, как показалось, не то где-то в стороне, не то внизу. И не стал отвечать, слишком быстро расходовались силы.

На причале раздался пронзительный милицейский свист. Но он тут же оборвался и не повторился больше. Кто-то выкрикнул какие-то слова, на них, тоже выкриком, ответили, и опять стал слышен только гомон толпы да глухие, словно были заложены уши, всплески внизу.

В такт этим всплескам стало покачиваться небо, трос возвращался к вспотевшим ладоням все неохотнее, больная нога перестала слушаться, и ее уже невозможно было держать на весу. И во всем теле — выстрел за выстрелом: колкие, пронизывающие боли.

Если бы на минуту замереть, передохнуть!

Но тянет вниз, отрывает от троса онемевшая нога, пальцы рук вот-вот разомкнутся… Небо, бывшее только что подбеленно-голубым, набрало вдруг мутных красок, и в этой мутности беспорядочно ползали, летали и бились серебристые искорки.

«Хотя бы секунду отдыха!.. Может, повисеть на одной ноге?.. Но удастся ли потом дотянуться руками до троса?..»

Мозг это работает или снова выстукало в висках?

Гомон на причале все глуше, небо темнее, всплески внизу стихли…

Если б можно было закинуть на трос и вторую ногу! Мучительно тяжела она, отрывает руки.

В сознании вспышка за вспышкой: «Не дотянуть… Не рассчитал сил. Ослабли, сделались рыхлыми мышцы. Это проклятое восьмимесячное прозябание в госпитале…»

Василий силится подтянуть больную ногу — она не слушается. Повисла безжизненно и слишком уж обременительно. Г-г-ык, г-г-ык, — разламывает ударами виски. Под эти обессиливающие удары еще одна перекидка рук; последним, почти не фиксирующимся в сознании усилием подтянута по тросу здоровая нога. И в тот же миг голова касается чего-то твердого.

— Борт!..

Сознание оповестило об этом все мышцы и клетки. Ну же!.. Ну!.. А тут еще и протянутая сверху рука лейтенанта Братченкова… Миг пружинисто-отчаянного напряжения, и трос уже под грудью, а затем и под коленкой здоровой ноги. Теперь остается распрямить себя и ухватиться рукой за кромку борта.

— Порядок, — говорит Братченков и, глядя в бескровное лицо Василия, сочувственно качает головой: — Вымотало тебя, видать, до нитки…

Василий не ответил. Лишь как-то отдаленно и неясно услышал голос Елены Николаевны:

«Не испытывай судьбу без надобности…»

Дмитриев Иван Данилович, 1907 г. рожд…

Антонов Евгений Илларионович, 1913 г. рожд…

Бургай И. И., 1919 г. рожд…

Бурдин М. И., 1904 г. рожд…

Кавалеров С. В., 1914 г. рожд…

Где-то, когда-то, в какое-то мгновение перестали биться сердца этих людей, а след их биения, значит, живет под небом? Живет в дрожании воздуха, пронизанного густым светом, или в романтической мистике людского вымысла…

Не в том, так в другом, но — живет.

И увиделось мне два потока, два начала в сотворении памяти о ратных людях. Оба они уходили в неясное и неопределенное прошлое. В одном случае я видел ваятеля над глыбой камня, сквозь серость которого уже прорезывались черты завоевателя, во втором — солдатскую мать у дороги. Ваятель (был он, наверное, рабом или наемником) создавал мертвое подобие живому, а мать, так и не дождавшись сына, рисовала ему памятник воображением. И не мертвый, а живой: маревую пульсацию света, в которой привиделись ей всхлипы и слезы.

И все же, думалось мне, сюда бы, в царство заросших травой столбиков, не дрожание воздуха и не вымысел, хотя и то и другое тоже дань памяти о погибших, — сюда бы мраморные плиты. И цветы, положенные на вечность камня человеческими руками.

Ибо просто холмики, увы, быстро стираются. Камень же — это прочность. Времени трудно справляться с ним. Но как часто в нем запечатлеваются лишь тщеславие и жестокость!

Моему мысленному взору внезапно увиделись две картины: Бородинское поле в тысяча восемьсот двенадцатом году (трупы, кровь, стоны, пожарища) и… подчеркнуто величественная фигура со скрещенными на груди руками.

На-по-ле-он!

Как он красиво статен и надменен! Но украсил ли собой этот баловень эпохи и судьбы звание Человека?!

Скорее очернил.

Что иное можно сказать о нем?

Кто-то проницательно заметил, что Бонапарт — это «чудовищная помесь героя с шарлатаном». А что же это за историческая фигура, если в ней мало человеческого!..

Мысль повлекло дальше и дальше в прошлое. И опять картины, картины…

Чин-гис-хан!

О, этот портрет я помню еще со школьной скамьи. По учебнику истории. Как сейчас, вижу глядевшее тогда на меня спесивое и жесткое лицо. В нем откровенно сквозили властолюбие, деспотизм и та грубая бездуховность, которая исключает всякое понятие о человеческом начале.

Невольно думалось: «Этот азиатский богдыхан запечатлен в мраморе, в бронзе, в граните… А был он просто идолом двуногой саранчи, опьяненной грабежами и разбоем…»

Повинуясь непонятной силе, я в эту минуту не наклонился над очередным травяным холмиком, а застыл на месте, закрыл глаза. И увидел то страшное давнее: по огромным пространствам земли стелется конная саранча. Цветущие просторы и песенная одухотворенность всего живого, разумного, доброго никнут под топотом и, намертво оскверненные, оборачиваются пустыней…

Бездуховность сделала свое дело.

А слава у Чингисхана полководческая!..

Так что же мы ценим в человеке? — отрывался я от размышлений и возвращался сознанием, сердцем, чувствами к окружавшим меня деревянным столбикам…

Что?..

Мусульман К. Ш., 1908 г. рожд…

Башаров М. (отчество неразборчиво), 1898 г. рожд…

Кузьмин Ф. И., 1915 г. рожд…

Симаков Евсей Владимирович, 1902 г. рожд…

Мысленному моему взору увиделась еще одна картина.