Александр Золототрубов - След торпеды

— На рыбалку я собрался. Ты, Марфа, не серчай.

Она не обиделась. Сердце подсказало Марфе, почему Аким не хочет быть на вечере у ее дочери. Зою-то обманул Петр. Ох, как обманул! Но и его кара настигла…

— Я тебя понимаю, — тихо отозвалась Марфа. — Но разве моя вина в том, что Петр не взял Зою в жены? Может, и жил бы еще…

— Не надо, Марфа… Во мне любовь к сыну давно угасла. Вырвал я ее из своего сердца…

Мимо двора вдоль забора прошел дед с мешком за спиной. Серко зарычал.

— Лежи смирно! — прикрикнул на пса Аким. Ему хотелось, чтобы Марфа скорее ушла. Ведь не раз просил ее не трогать Петра, так нет же, снова защебетала. Но Марфа все стояла, о чем-то размышляя. И, чтоб сгладить свою неловкость, Аким спросил: — Павка-то где?

— Дома. Нога у него ноет. Видно, от осколка. И как он угодил на мину? Не одну сотню этих «лепешек» на войне обезвредил, а та, что нашли в балке, где пахали, укусила Павку. Ну, скажи, Аким, где справедливость? Павка трижды лежал в госпитале, горел в машине, тонул в речке… Сколько выпало на его долю! Потому и вся голова белая, словно мукой кто посыпал. А тут эта мина…

— Могло и убить… — поддакнул Аким. — Так ты, Марфа, поглядывай на мой двор. Я тебе свежей рыбки принесу.

Марфу позвала дочь, и она ушла.

Аким сел на приступок крыльца и мысленно перенесся на далекое Северное море, куда пять лет тому назад ездил «хоронить» сына…

Солнце поднялось высоко, лучи его палили нещадно. Акима потянуло в сон. Он привалился спиной к столбу и задремал. Очнулся от громкого лая Серка. Аким поднялся, хотел было открыть калитку, но какая-то женщина с мальчиком лет пяти, одетым в серые брючки и такую же серую кепку, сноровисто открыла щеколду и смело вошла во двор. Женщина — черноглазая, с лицом светлым, как на картинах русских художников, с косами за спиной. Мальчик что-то бросил собаке.

— Петрусь, не балуйся, а то укусит! — и поглядела на Акима: — Гостей принимаете?

— Ты кто будешь, дочка? — спросил Аким затаив дыхание.

— А вы на моего сынка поглядите, — она мягко улыбнулась.

Аким поглядел на малыша и закаменел. Как похож на Петра! Открытый прямой лоб с копной волос на голове, шустрые, слегка настороженные глаза, ямочка на подбородке. С ребенка Аким перевел взгляд на его мать. Лицо ее вдруг обрело какую-то внутреннюю непроницаемость, вроде как судорога его свела. Но вот тонкие губы женщины дрогнули, лицо приняло веселое выражение.

— Ну, похож? — тихо спросила она.

— Ты… ты и есть Ольга? — с трудом выдавил Аким, все еще не веря, что женщина и есть жена его сына Петра. Бывшая жена…

— Да. А Петя — ваш внучек… — Она хотела сказать еще что-то, но вдруг шагнула к Акиму, приникла к его могучей груди головой и заплакала. — Нет у нас ни мужа, ни отца. Утонул Петька в этом проклятом море…

Аким ласково провел по ее голове широкой ладонью.

— Я давно ожидал тебя, Ольга… Рад, что ты приехала, моя милая невестушка. Ну, ладно, пойдем в дом. Пете, чтоб не мешал нашему разговору, я дам мяч. Пущай во дворе кувыркается. Серко его не тронет…

Сидя в комнате на старом расшатанном стуле, Ольга вытерла платком красные глаза.

— Никак не могу забыть Петра. — Ее тонкие длинные пальцы нервно комкали платок. — Этой осенью собираюсь поехать в Синеморск к рыбакам. Буду просить начальство, чтобы ему памятник поставили. Не для меня… Для сына. Пусть знает, что его отец не зря погиб…

У Акима от этих ее слов мороз по коже пробежал. С его губ едва не сорвалось: «Предатель Петр, а не герой!..» Он поглядел в ее лицо, и такая жалость пробудилась в нем к Ольге, что на сердце защемило. Хотелось тут же обнять ее, хоть как-то утешить. Но он сидел не двигаясь. В ее больших голубых глазах затаилась печаль, и ничего не мог сделать Аким, чтобы рассеять в ней эту печаль. Он и в себе-то не мог подавить страха: ведь не знает Ольга, чем кончил ее муж, а говорить Акиму ох как боязно.

Глаза Ольги забегали по комнате, она что-то искала, потом остановила их на хозяине.

— Попить бы воды… во рту пересохло…

— Может, молока? — тихо спросил Аким. — В погребе оно, я мигом достану…

— Нет уж, воды дайте…

Аким поднялся со стула и, пошатываясь, шагнул в коридор, где стояло ведро с водой. Черпнул железной кружкой. Ольга жадно выпила, вернула ему кружку.

— Любила я Петра так, что порой и разум мутнел. И он жить без меня не мог… Про вас часто рассказывал: и как вы на море врага били и как в десант ходили… Пуля-то небось все еще сидит под бедром?

— Она мне не мешает, и я ей тоже, — усмехнулся Аким. — Прошлое чего вспоминать? Одна тоска на душе. А война… — он замялся на секунду, — война разве мне одному душу перепахала? Я-то живым домой вернулся, а мои дружки, земляки, значит, с которыми вместе в школе учился, полегли как один. Все семь дружков! Один погиб под Ростовом, другой наскочил на мину и ничего от него не осталось, третий сгорел в танке… А вот Гриша, брат моей соседки Марфы, разведчиком был. На самолете его в тыл врага забрасывали… Схватили фашисты где-то под Минском и повесили. Жена осталась с двумя малышами… Потому Марфа за сына своего переживала, когда ушел тот служить на границу. А Васька-то прапорщиком стал.

— У каждого свое, — заметила грустно Ольга. — Мой Петр без моря и жить не мог. Мечтал покорить океаны, да судьба не выпала ему…

— Не надо об нем… — еле слышно попросил Аким. — Душа горит…

— Вам своим сыном гордиться надо, погиб как герой. Потому и памятник желаю для него просить. А если начальство не пойдет на такое дело, тогда я сама… Денег соберу, а своего добьюсь. Вы небось пожелаете мне помочь?

— Ты насчет памятника не надо… Не понимаешь, что ли? — глаза у Акима повлажнели.

— Что понимать-то? — удивилась Ольга. — Петр был лучшим штурманом на траловом флоте… Ох и тяжко мне жилось эти годы, Аким Петрович, — призналась Ольга. — Больная мать на руках… Я весь день на почте… А мне хоть бы одно письмо пришло… Ни от вас, ни от рыбаков. Даже капитан «Кита» Петр Кузьмич забыл меня. Горе, оно сближает людей, а у меня получилось наоборот.

Аким встал, прошелся по комнате. Слова Ольги жгли его душу.

— Я вся слезами изошла…

Аким, остановившись у стола, на котором стояла тарелка с яблоками, тихо обронил:

— Не в слезах дело, Олюшка…

— А в чем?

— В нем самом, в Петьке, дело. Так-то, голубка…

Аким решил раскрыть правду невестке, но не знал, как к такому разговору подступиться.

— А чего ты плачешь, Ольга? — голос Акима стал строгим. — Это же к тебе Петька торопился? На день рождения… Капитан «Кита» Капица прямо заявил, что ты виновна в его гибели. Что, не так?

— Может, и так… — глухо отозвалась Ольга.

— Потому и не стал я искать тебя, — признался Аким. — Откуда мне знать было, что дите у тебя от Петра народилось?