Александр Золототрубов - След торпеды

— Товарищ командир, показался остров, — прервал размышления Маркова вахтенный офицер.

«Алмаз» грудью припадал к воде. Погода не баловала. Всю ночь дул холодный ветер, но к утру выдохся, зато в небе появились островки черных туч, и, несмотря на август, посыпал снег. К вечеру потеплело, над водой повис молочный туман. Он оседал на лице капельками влаги, и Маркову приходилось вытирать лицо платком. Настроение у него было хорошее: на разборе учения адмирал похвалил его. «Я, как посредник, доволен действиями командира «Алмаза» при поиске подводной лодки противника, — говорил адмирал. — Правда, иногда Марков излишне волновался, но не будем ставить это ему в упрек. Лично я еще не встречал таких командиров, которые равнодушно смотрели бы на то, что делается на корабле».

Тогда же, проводив адмирала, Марков зашел к дежурному по бригаде, нетерпеливо снял трубку городского телефона и позвонил домой. Услышал голос жены, и сердце трепыхнулось: Люба выписалась из госпиталя! «Любаша, это я, Игорь! — кричал он, задыхаясь. — Я только с моря. Как себя чувствуешь? Хорошо, да?.. Так, так, забежать в магазин и купить хлеба… Но я буду поздно… Где, говоришь, Олег? Ушел в школу на вечер? Ну и пусть, он уже взрослый. А Марина? Дома и ждет краба? Придется нырять мне на дно морское за крабом».

Ночной город спал. Сонно плескалось у берега море. Изредка в бухте кричали чайки. Когда он добрался домой, дети уже спали. Люба читала роман-газету. Он обнял жену, шепнул:

— Я так скучал по тебе…

Она так же тихо ответила:

— И я тосковала…

Люба помогла ему снять шинель, быстро приготовила горячий чай.

— Спасибо за цветы, — вдруг сказала она. — В субботу у меня было скверное настроение. К больным приходят близкие и родные, а ты в море… Прекрасные розы. Я долго любовалась ими.

— Розы? — удивился Игорь. — Какие розы?

— Эх ты, рыцарь! — она ущипнула его за нос.

«Так это же штурман все устроил, — догадался Марков. — В субботу он сходил на берег».

Люба, наливая ему чай, говорила, что когда Руднев вошел в палату, она не могла от букета оторвать взгляда. Штурман спросил, как ее самочувствие, а потом вручил ей розы, сказав, что командир достал их с большим трудом.

— Это правда, Игорек?

— Сущая правда. Север ведь, тут цветы на вес золота…

Утром, возвратясь на корабль, Марков заглянул в рубку штурмана. Руднев что-то вдохновенно чертил на карте. Увидев командира, робко улыбнулся, поправил галстук, его серые светлые глаза будто говорили: «Я же занят, товарищ командир, а вы меня отвлекаете».

— Твои розы? — спросил капитан 3-го ранга.

Руднев покраснел. Да, розы он принес. С трудом достал своей жене по случаю дня праздника, а она уехала к матери. Тогда он решил отнести букет жене командира — госпиталь-то совсем рядом с его квартирой.

— Я вручил ей цветы от вашего имени, — пояснил штурман. — Вы же были на совещании в штабе…

— Спасибо, — улыбнулся капитан 3-го ранга.

Марков прошелся по мостику и не удержался от искушения снова заглянуть в рубку штурмана. Лейтенант что-то писал. Марков не стал отвлекать его. Только бы учел все: и плохую видимость, и течение, и крутую волну на море, и подводные камни. Ведь каждый дозор сопряжен с определенными трудностями. Марков никогда понапрасну не отвлекал людей от дела, вмешивался лишь в крайнем случае. Надо, чтобы каждый мог сосредоточиться на боевом посту, по любой команде действовать осмотрительно и точно. «А вот на траулер «Кит» я так и не попал, — пожалел капитан 3-го ранга. — Надо побывать у рыбаков, рассказать им о своем отце…» Марков окинул взглядом темно-серое море. Не видно ни судов, ни кораблей. Ветер холодил лицо, подхватывал брызги и бросал их на палубу. Миновав шхеры, корабль вышел южнее острова Баклан. Район сложный — что таят в себе сумеречные глубины? Да, море всегда загадочно, попробуй узнай его тайну. При мысли об этом Марков вспомнил своего отца. Воевал тот на Севере. Его корабль не раз проходил мимо острова, и отец, видно, как и он теперь, пристально всматривался в свинцовую воду. Тогда в сорок первом шла война и отец не раз выходил в боевой дозор. Погиб в сорок четвертом году: корабль торпедировала фашистская подводная лодка. Воевал отец храбро; потопил два вражеских транспорта, уничтожил сотни мин, выставленных фашистами на наших коммуникациях…

Погиб отец как герой, об этом сообщалось в похоронке, полученной матерью в том же сорок четвертом году.

«Другие к могилам своих отцов приносят цветы, а у моего бати даже могилы нет», — грустно подумал Марков.

— Товарищ командир, мы в заданном квадрате, — услышал капитан 3-го ранга голос штурмана.

— Понял, — тихо отозвался Марков и поднес к глазам бинокль.

Над морем курился туман. Ветерок нагонял волны. Они глухо бились о борт корабля, создавая впечатление, будто где-то рядом гудел водопад. Марков невольно подумал о своем родном брате Павле, начальнике заставы, расположенной неподалеку от морской бухты, где дислоцировались сторожевые корабли. У брата на суше есть водопад. Гудит день и ночь, будто песню грустную поет. Как-то приехал он к Павлу в гости, и тот повел его к водопаду. Долго стояли молча, а потом Павел и говорит: «Неужели мы так и не узнаем, как погиб наш отец?»

Вскоре после этого Марков получил письмо от ветерана Северного флота, который хорошо знал капитан-лейтенанта Андрея Петровича Маркова, вместе с ним плавал на тральщике.

«В сорок третьем году летом и осенью наш корабль, которым командовал старший лейтенант В. В. Михайлин, ныне адмирал, — писал ветеран, — уничтожал мины, выставленные фашистскими кораблями. Ох и досталось нам тогда! Особенно большую работу мы провели в борьбе с минной угрозой в проливе Югорский Шар и у Диксона осенью 1943 года. Мы прошли с тралами четыре тысячи миль, уничтожили несколько десятков донных мин, провели за тралами 51 транспорт и отконвоировали 7 судов. И как было радостно на душе, когда Указом Президиума Верховного Совета СССР наш корабль был награжден орденом Красного Знамени! А надо тебе сказать, Игорь, что мы рисковали каждый час, каждую минуту. Во время траления мы несколько раз обнаруживали вражеские подводные лодки, которые на перископной глубине курсировали на фарватерах у порта Диксон. Но что мы могли сделать? Когда трал за бортом, скорость хода у тральщика небольшая, и подводная лодка не боится. А откроешь по ней огонь из пулеметов или пушек, она сразу же уходит на глубину. Мы тогда несли потери. 25 августа 1943 года (я хорошо запомнил этот день, потому что родился 25 августа и утром меня поздравил командир) на Глинистых створах в проливе Югорский Шар наскочило на вражескую мину спасательное судно «Шквал». Нас немедленно направили туда, а следом за нами прибыл ТЩ-109, Оба корабля только за три дня уничтожили на этом фарватере пять магнитных мин и акустическим тралом типа «Конго» четыре акустические донные мины. Едва закончили тут траление, как стало известно о том, что гитлеровская подводная лодка у острова Монд потопила транспорт «Диксон» с грузом для Нордвикстроя, а через неделю другая пиратская субмарина проникла скрытно в Енисейский залив и торпедировала транспорт «Тбилиси». Поначалу думали, что транспорт подорвался на мине, и командование флота срочно направило наш тральщик в этот район, чтобы ликвидировать минную угрозу. На месте выяснилось, что тут рыщет «волчья стая» фашистских субмарин. И все же когда мы провели разведывательное траление вместе с ТЩ-109 на подступах к порту Диксон, то выяснилось, что подходы к острову Диксон с севера, востока и юга заминированы донными, магнитными и акустическими минами. Их выставили здесь немецкие подводные лодки еще летом сорок третьего года. Только наших два корабля за месяц траления уничтожили 11 магнитных и 3 акустические мины, а южнее, на Скуратовских створах, — 12 магнитных и 5 акустических мин. Кроме этого, мы провели за тралами немало судов с важным грузом.