Александр Золототрубов - След торпеды

Пока они поднимались на палубу судна, Аким слова не обронил. Ему стало как-то не по себе, казалось, что он обидел капитана, и подумал о том, что терзало его душу. Здесь, на судне, он еще острее ощутил тяжесть своей утраты. Они вошли в каюту. Петр Кузьмич помог гостю снять пальто, усадил в мягкое кресло.

— Мне о вас Петр много рассказывал. Вы же ходили на кораблях?

— Оно самое… — Аким вздохнул. — Хлебнуть соленого довелось. — И в упор спросил: — Где мой сын? Что, небось без меня похоронили?

Сказал это Аким и почувствовал, как сердце забилось упругими толчками. Он потер пальцами виски, побледнел весь, нос заострился. Капитан подал ему стакан газированной воды:

— Хвати глоток, и полегчает.

Аким искоса поглядел на капитана:

— Я и так водой сыт. Ты не мудри. Скажи, где мой сын?

— В море ваш сын, — глухо произнес капитан и отвернулся.

— Что? — не понял Аким.

Капитан не спеша достал из стола сигареты, закурил.

— Нет теперь у вас сына, а у нас штурмана Петра Рубцова, — с жалостью выдавил Капица. — Катер разбился. На скалу напоролся. Пятеро моих хлопцев погибли. А похороны были вчера. Там, в море… Долго ждали вас, но…

Потрясенный Аким поднял отяжелевшую голову:

— Как же он, а? Ведь штурманом был! Я его отец и должен знать. А потом, в ум не возьму, как это мой сын погиб? — с раздражением в голосе добавил Аким. — Петька мой был не из трусливых. Он что, может, напился до чертиков?

— Вы, Аким Петрович, не обессудьте меня… — Капица помолчал и снова заговорил: — Ваш сын не был трусом. Могу головой за него поручиться. Но был он быстрым, как ветер, все хотел мигом сделать. А вы небось тоже плавали, знаете, что в нашем морском деле торопливость — самый наихудший враг. Да, да — враг! Вот эта торопливость и погубила Петьку.

— Не понял я тебя, капитан, — сухо возразил Аким. — Ты говори как есть. Я тоже соленую воду глотал да от пороховой гари задыхался.

— Тогда слушай. У меня самого все еще мороз по коже идет, когда вспомню эту историю… — Петр Кузьмич снял капитанскую фуражку. — Ладно, слушай, Аким… В ту ночь на море разыгрался шторм. Катер с рыбаками застрял в соседней бухте: получали имущество и продукты к очередному рейсу. Дежурный порта не разрешил катеру выходить в море, велел стоять до утра. Петр нарушил приказ и самовольно повел катер. «Я исходил тут море вдоль и поперек, — сказал он напоследок дежурному, — проведу катер между скалами». На море волна крутая, снег сыпал… — вздохнул капитан. — Катер раскололся и затонул. Водолазы нашли четыре трупа, а твоего сына, видно, закрутило течением и застрял он где-то в камнях. Жаль ребят… У боцмана трое детей осталось… Скажу вам, Аким Петрович, как моряк моряку: виновен в гибели людей только ваш сын, и будь он жив, тюрьмы бы ему не миновать. Я что скажу еще, — продолжал капитан, — ваш сын был лихач. У мыса Перелетный, где зимой мы брали окуня, он создал аварийную ситуацию, «Кит» едва не сел на мель. В другой раз он повел судно в запретную зону, где в годы войны вражеские корабли выставили минное поле. Мины и поныне встречаются. Окуня там уйма. А риск? Наскочило бы судно на блуждающую мину, и всем нам каюк. Я мог бы еще тогда убрать его с судна, но Петр дал мне слово, что больше такого не повторится. А вышло все по-другому… — Капитан закурил сигарету. — Я очень сочувствую вам, Аким Петрович. Потерять сына… Это такое горе, что и не описать. Но кто виноват в его гибели? Только он сам. Тут были родные погибших. Я не мог им смотреть в глаза. Хотя я и не виноват, а смотреть им в глаза не мог. Жена боцмана знаете что мне сказала? «Убивец ты, капитан!» Да, так и сказала. А то не знает, что в войну на этом самом море я дважды тонул. А все ж похоронили мы ребят, в том числе и вашего сына, с почестями. На воду в том месте, где затонул катер, цветы опустили.

— А мне можно там побывать?

Аким все время, пока рассказывал капитан, молчал, даже не шевелился. Голова его с сединами на висках так и застыла, даже когда в каюту вошел механик, чтобы доложить капитану о подготовке судна к плаванию, он не поднял головы и не пошевелился. Сидел в каком-то тяжком оцепенении. Он вспомнил, что Петька частенько его заверял: «Я, отец, скоро буду капитаном судна. Год-два, и ты на моей голове увидишь капитанскую фуражку. Силенки у меня есть…»

«Вот и достукался ты, сынок, — вздохнул Аким. — Даже могилы твоей нет…»

Он поднял глаза и, глядя на капитана, вновь спросил:

— Мне можно там побывать?

— Разумеется, Аким Петрович. Катер готов, и я с вами пойду. Только завтра с утра. Сегодня море шумное. Боюсь я за вас…

«Не ты один тонул на море, мне тоже пришлось глотать соленую воду, — подумал Аким. — И не ты один ходишь с осколком, во мне тоже сидит осколок… А сына ты, капитан, должен был уберечь. Ты ведь ему не только капитан судна — второй отец».

— Поверьте, я ценил вашего сына, — словно угадав мысли собеседника, заговорил капитан. — Парень красивый, горячий. Наша Оля, радистка, по самые уши в него была влюблена.

— Она на судне?

Акиму захотелось увидеть эту девушку, поговорить с ней: ведь если Петр любил ее, то она многое, должно быть, знает о нем. Он даже повеселел, выпрямил спину и посмотрел на капитана не мигая. Капица отвел глаза в сторону и тихо сказал:

— Ушла…

— Как ушла?

— Узнала, что Петр погиб вместе с катером, — упала в обморок. Вся слезами изошла… После похорон пришла ко мне и заявила, что не может плавать на судне, где все напоминает о дорогом ей человеке. Я просил ее остаться, но она и слышать об этом не желала.

— С характером дивчина. И куда уехала?

— Не знаю. Может, в деревню к матери, которая живет где-то под Воронежем. Может, нанялась на другое судно. Может, к брату на Украину уехала. Он служил тут на военном флоте радистом. Брат-то и привел ее ко мне, просил взять на судно… Однажды я увидел, как ночью из радиорубки вышел твой Петр. Наутро я вызвал девушку к себе и потребовал, чтобы посторонних лиц в радиорубку не пускала. Она озлилась на меня, бросила в лицо, мол, для вас, может, и посторонний, а для меня свой человек до самого гроба.

— Смелая девушка, — раздумчиво промолвил Аким.

— Я этого не нахожу, — поспешно возразил Капица. — Вы же бывший моряк и знаете, что на корабле должен быть железный порядок.

— Да, вы правы — железный, — кивнул Аким и тут же добавил: — Важно только, чтоб это самое «железо» не проникло в душу… А где мне тут переночевать?

— В соседней каюте…

Петр Кузьмич приказал боцману заменить постель в соседней каюте и предложил Рубцову стакан чая. Аким от чаепития наотрез отказался, сославшись на усталость:

— Спать я хочу. В дороге глаз не сомкнул.

Пожелав Акиму спокойной ночи, капитан ушел к себе.

Аким присел на стул. По стеклу иллюминатора стекали бусинки воды. Пошел дождь. Косые струи хлестали по бортам и надстройкам судна. Рубцов огляделся. Каюта маленькая, два метра в длину, два — в ширину, но уютная: умывальник, квадратное зеркало над ним, койка, маленький шкаф для одежды. Пахло рыбой и йодистыми водорослями. Аким с дороги крепко устал, освежился холодной водой и, раздевшись, лег на мягкий пружинистый матрас. Сразу как-то полегчало, словно он всю свою жизнь плавал на этом судне, жил в этой каюте. Он лежал на спине и глядел в белый подволок. В бухте было шумно: то прокричит буксир, таща за собой тяжелую баржу, то даст сигнал судно, снимающееся с якоря, то где-то на соседнем судне пробьют склянки. Эхо пронесется над водой и потеряется в каменистых сопках. В иллюминатор доносились голоса чаек, устраивающихся на ночлег, да ласкающий плеск волны за бортом. Давно уже Аким ушел с моря, пора бы забыть ему и боевые корабли, и рыболовецкие суда; забыть все — и сине-зеленую воду в бухте, и звезды на небе, и скалы. Но только этого забыть он не мог. Море жило в нем, текло в его крови, плескалось в памяти. И всякий раз Акиму стоило большого труда заглушить в себе его плеск и шум. «Ты просто безвольный человек, если не можешь порвать нити, связывающие тебя с морем, — не раз упрекал себя Аким. — Море для тех, кто плавает на нем, в ком есть воля и сила, кто не может и дня без него прожить. А ты, Аким, без моря живешь уже десятый год. И не просто живешь — работаешь в колхозе. Был минером — стал механиком. Чудно… А мог быть и рыбаком. Ходить в далекие моря, видеть звезды, солнце, видеть океан…»