Александр Золототрубов - След торпеды

«Пожалуй, он прав, — горько подумал Марков. — И в самом деле, почему я не объявил на корабле тревогу? Почему не стал маневрировать?.. Ну берегись! Комбриг нарвет чуб».

— Я допустил ошибку, — признался Марков. И так сурово прозвучал его голос, так искренне, что Соловьев понял: командир «Алмаза» не фальшивил. Он впервые видел его таким удрученным.

— Не волнуйся, — успокоил Маркова капитан 2-го ранга. — Тебе еще придется давать объяснения комбригу. А вот и он, кажется, идет.

Дверь распахнулась, и из кабинета вышел комбриг Громов. Без фуражки, в одной тужурке. Видно, разговор по телефону с капитаном 1-го ранга Егоровым был для него не весьма приятный, потому что лицо у него было хмурым.

— Марков?! — удивился он. — Легок на помине. С моря, значит? Ну и как там, в дозоре?

Марков неторопливо доложил о том, что иностранное рыболовецкое судно нарушило советские территориальные воды и пришлось принять меры. А так все в порядке.

— В порядке? — загадочно переспросил капитан 1-го ранга. — Вот что, вы мне тут розовую водичку, товарищ Марков, не лейте. Я этого не люблю. Вода, она есть вода… Скажите, пожалуйста, кто там на корабле слышал шумы от винтов подводной лодки? Кажется, матрос Егоров? — Громов кивнул в сторону дежурного: — Что, Соловьев выдумал?

— Нет, — смутился Марков. — Я сам ему об этом сообщил, но не для доклада вам, товарищ комбриг. Для ориентировки. Я готов доложить подробности.

— Вот это интересно! — воскликнул Громов. — Заходите ко мне.

Марков начал свой доклад с того момента, когда корабль вышел в заданный район. Комбриг внимательно слушал его, он даже кое-что записывал в свой блокнот, и командиру «Алмаза» это показалось странным, ибо никогда он не видел, чтобы Громов что-либо писал; не делал он этого ни на совещаниях, ни во время докладов; не делал этого сам и скептически относился к тем, кто прибегал к помощи блокнота. Нередко даже иронизировал: «Что, и в дозоре на мостике будете писать? Нет, там писать некогда. Там надо мигом принимать нужные решения». Странно, но Громов не только делал записи в блокноте, но попросил Маркова дважды уточнить время и место появления судна. Потом подошел к карте, которая висела на стене, повел указкой в то место, где находились острова и примыкавшая к ним каменистая гряда, спросил:

— Здесь?

— Так точно.

— И рыба там есть?

— Наши рыбаки говорят, у островов вместо рыбы можно подцепить «рогатую смерть». — Марков, заметив недоумение на лице Громова, поспешно пояснил: — Там в годы войны фрицы выставляли минные поля, чтобы наши корабли не могли пройти вдоль каменистой гряды. А три года назад там разбился катер.

— Все знаю. Однако чужое судно туда почему-то наведалось. Вот и генерала это крайне обеспокоило, — Громов взглянул на Маркова. — Скажите, на судне осмотровая группа ничего не заметила?

— Ничего особенного. Правда, сети в трюме были сухие. Но, видно, капитан не успел их выставить. Мы неожиданно выскочили из-за каменной гряды.

— А еще что?

Капитан 1-го ранга смотрел на Маркова прямо, с легким прищуром глаз, на его худощавом, с черными бакенбардами лице не было и тени удивления, как будто он заранее знал, что скажет ему капитан 3-го ранга. Это и озадачило Игоря Андреевича. Он не сразу ответил, размышлял, старался вспомнить все детали, связанные с задержанием судна. Нарушитель как нарушитель, не спорил, не доказывал свою правоту, а корректно и честно признал свою вину, правда, оправдывался: «Дьяволь, дизель закапризничал, как старый фрау».

— Отказал у них двигатель, — наконец заговорил Марков. И тут же уточнил: — Возможно, капитан сознательно вывел его из строя. И все же…

— Что означает ваше «и все же»?

Марков не выдержал и одним махом выложил свои сомнения:

— Судно рыбачило в опасном для плавания районе… Капитан все же рисковал. На судне обнаружили буй со стальным тросом. Сети были сухими…

— У вас все? — уточнил Громов.

— Я не имею привычки что-либо оставлять на следующий доклад, — с обидой в голосе ответил командир «Алмаза».

Громов сделал вид, что ничего этого не заметил, хотя и нахмурил кустистые брови.

— Вот что, Игорь Андреевич, пока идите. — Громов поднялся из-за стола. — Я тороплюсь в штаб… В этом деле мне не все ясно, да и вам тоже.

— Если честно, то меня больше волнует не рыболовецкое судно, а подводная лодка, — признался Марков.

Он ожидал, что Громов поддержит его, разделит с ним тревогу, но комбриг насмешливо заметил:

— Меня беспокоит вся история с «рыбаками», но не отдельные эпизоды. — Громов достал сигареты. — Теория и практика в нашем деле неразрывны. Не зря ведь говорят, что наука — полководец, а практика — солдат. Я хочу быть и полководцем, и солдатом.

— Вы — старший начальник, стало быть, мой учитель, и я обязан всегда это помнить.

Громов добродушно улыбнулся:

— Жалок тот ученик, который не стремится превзойти своего учителя. Чьи это слова, не помните? Кажется, Леонардо да Винчи. Но суть не в этом — в истине. Не надо думать, что если я комбриг, то все могу, все предвижу. Если вы так думаете, то этим принижаете себя, свои знания. Я верю вам, что подводной лодки не было, что акустик напутал. А вот вы уверены, что это истина? Может, прав акустик? Там, где вы были, весьма важный район. Кстати, лет десять тому назад, когда я был командиром корабля, мы не однажды засекали субмарины. Одну даже заставили всплыть… Вот оно что, Игорь Андреевич. Ну, ладно, идите, потом еще поговорим. И нос не вешайте, а то посажу на гауптвахту.

Марков не принял шутливого тона комбрига:

— Я постараюсь разобраться, была лодка или нет. Но хотел бы заметить, что в дозоре морем не любовался. Старался делать то, что мне положено. Смею добавить, что не экзотика влекла меня на Север…

И, повернувшись, он вышел из кабинета.

«Прыткий, как рысак, надо его сдерживать, а то и до беды недалеко», — подумал Громов, глядя вслед командиру «Алмаза».

Марков еще издали услышал голос боцмана, который что-то говорил матросам, делавшим приборку на верхней палубе. Отдав честь Военно-морскому флагу, Марков заглянул в штурманскую рубку. Лейтенант Руднев сидел за узким маленьким столиком и что-то усердно чертил на листке бумаги, тихо напевая: «Морская граница, морская граница, ты в сердце запала мое…» Увидев командира, он вскочил со стула, добродушно-веселое лицо его стало серьезным.

— Опять чайку белогрудую рисуете? — в карих глазах командира загорелись искорки. Высокий, чуть сутулый, с загорелым лицом, он как-то неловко стоял в рубке, нагнув голову, но, расстегнув пуговицы шинели, тут же сел, тяжко вздохнув, словно нес тяжелый груз. Лейтенант все еще стоял по команде «смирно». — Садись. Ты же знаешь, Руднев, я не формалист… Ты, значит, рисуешь белогрудую чайку? Не лучше ли субмарину нарисовать?