Ярослав Шипов - Шел третий день...

— Вы бы покараулили волков, — предложил Карцев.

— Караулили, — махнул рукою мужик. — Пока караулишь — их нет, только уйдешь — тут как тут…

Въехали на берег, на улицу. Сдали рыбу в магазин, и Карцев купил пять килограммов. «Будет теперь с чем в Москву возвращаться, — весело говорил он, укладывая окуней в полиэтиленовый пакет. — А то обычно: пустым приедешь — жена спрашивает, где был; мелочи привезешь — говорит: «Возись сам». Мужик еще и довез его до Зойкиного дома. Там началось: «ах», «ох», да «где ж это вы пропали», да «мы уж переволновались тут». Карцев снова определял мотыля, снова смотрел телевизор, ужинал.

Но в этот вечер прекраснодушие ни на минуту не покидало его. Он любил сейчас всех: не только детей своих, жену, хозяйку и ее дочь, не только спасителя-возницу и оклемавшуюся соседку, но даже главного инженера, известного как слабостью до женского пола, так и пробковой глупостью. Любил Карцев и бухгалтершу, которая регулярно опаздывала на работу из-за того, что доро́гою ей неизменно встречались либо знаменитейшие экстрасенсы, либо, на худой конец, НЛО. Любил и машинистку, которую еще в четверг уговаривал написать заявление «по собственному желанию», так как вместо «одобрить» у нее всегда получалось «добрить», а вместо «выполнить» — «выпить».

Он любил всех. Любил безоговорочно, безоглядно.

Укладываясь спать, увидел в трюмо свое отражение: глаза блестели, щеки пылали, губы расплывались в улыбке. «Вот что значит свежий воздух, вот что значит рыбалка!» — выключил свет, лег и в темноте: «Особенно если с волками», — не удержался от соблазна осадить самого себя.

И тут же почувствовал, что кровь начинает отливать от щек, глаза становятся суше. «Интересно, как выгляжу я теперь», — с холодной иронией подумал он, но вставать и зажигать свет поленился.

Еще три недели назад, когда судно возвращалось из Швеции, топливозаправщик стоял по левому берегу канала, а теперь вдруг оказался на противоположном. Капитан поискал объяснений, но так и не понял: на левом берегу — леспромхозовский поселок с магазинами, кинотеатром, людьми, на правом — болото, и, значит, кроме неудобств для рабочего заправочной станции, эта перемена никому больше ничего принести не могла.

Однако стой дебаркадер хоть с левого борта, хоть с правого — горючее было на исходе, и капитан приказал швартоваться. Вместо привычного старика, с несколько запущенной и тем не менее вполне определенной бородкой, выдававшей в нем отставного шкипера, судно встретил незнакомый парнишка, замасленный и чумазый — лишь белобрысый вихор светлел.

Разглядев бедолагу, которого, казалось, держа за вихор, окунули в бочку с мазутом, капитан покачал головой и вздохнул: судно из-за туманов отстало от графика, надо было наверстывать, экономить время и гнать, гнать, а тут… Как мастер, изучивший дело до мелочей, капитан, столкнувшись с неопытностью, испытывал раздражение.

— Где старик-то? — спросил он парнишку, надеясь, что отставной шкипер где-то поблизости, спит, например, или ужинает и его можно позвать и быстро, без проволочек и суеты заправиться.

— Ушел, — словно извиняясь, ответил парень, — на пенсию — ревматизм у него.

— Жаль, — капитану и впрямь было жаль. И просто по-человечески, и по служебным соображениям.

— Вот я теперь…

— М-да. Жаль… А кто ж придумал дебаркадер перетащить?

Ожидая услышать жалобы на какое-нибудь начальство, совершившее это нелепое действие, капитан даже поморщился, выразив готовность посочувствовать пареньку.

— А я, — простодушно ответил рабочий. Настолько простодушно, что капитан принял ответ как нежелание говорить о чем-то разумеющемся и понятном, и не стал расспрашивать дальше.

— Куда идете? — поинтересовался парнишка.

— В Финляндию.

— А-а, в Финляндию! — повторил он значительно.

— Долго будешь? — капитан кивнул на цистерны.

— До-олго — компрессор совсем не тянет, — он лукаво сощурился, и капитан подумал: «От горшка — два вершка, а туда же: власть свою надобно показать — ишь, темнила!»

— Вы б пошли пока погуляли.

— В болоте?

— Зачем? Тут такое!.. — глаза парнишки восторженно округлились. — Тут шлюз! Старинный!

— Ну? — удивился капитан.

— Законно говорю! — Матросы окликнули, он заторопился. — Тут когда-то сам Петр Первый был, трассу прокладывал.

— Ну ежели Петр, — капитан улыбнулся.

— Честное слово! — И бросился к механизмам.

Капитан перешел на дебаркадер, остановился у суетящегося рабочего, окинул взглядом и покачал головой:

— Ты бы на всякий случай держался поближе к огнетушителям, а то самовозгоришься, не ровен час.

Компрессор затарахтел, потом, набирая ход, взвыл и, наконец, загудел мощно и ровно. Шланг дернулся — пошло горючее. Парень радостно просиял, и капитан подумал: «Зря я на него… Симпатичный малый, не похоже, чтоб хитрован».

— Куда идти-то?..

Простым и недолгим путем — километр по прямой — он вышел к зарослям ивняка, в которых лежал обрывок старой Мариинки: десять шагов шириной, полсотни в длину, стенки из сгнивших бревен, покрытых плесенью, мхом, и на дне — вода.

«Тоска, — рассудил капитан. — Хотя… Впрочем…» — И поднялся на холм посмотреть продолжение русла. Среди широко раскинувшегося болота в двух местах зияли окна воды — все, что осталось. За болотом, где почва была пригодна для земледелия, голубело льняное поле, и крохотная деревенька весело отвечала закату ярким бронзовым блеском стекол.

Капитан посмотрел на деревню, на одинокую березу, стоявшую у крайней избы, и вновь оборотился к шлюзу.

«Впрочем… Странно… — мысль то погружалась в вековую глубь, то возвращалась, но толком ничего определить не могла: — Шлюз не шлюз, хламида какая-то, а вот… Когда-то здесь барочки разные швартовались, плоты. А по берегам матросы ходили, купцы, прочие авантюрные люди… Теперь вот, понимаешь, берега заросли, ветви сомкнулись, и под ними сырость одна. Естественно, все проходит, и ничего удивительного, хотя…»

Это был вполне серьезный и в меру задумчивый капитан. Он много плавал, много видел и, стало быть, кое-что понимал. Но сейчас от нехитрых своих рассуждений почувствовал вдруг растерянность — состояние непривычное — и встревожился:

«Дался мне этот шлюз! Наматывается, понимаешь, со своею историей, как водоросль на винт…»

Ничто с такой легкостью не переносит наше воображение в иные времена, как развалины и осколки: капитан подумал о том, что здесь наверняка бывал и отец — шкипер баржи-песчанки, и дед — матрос парусника, а по берегу запросто мог идти бечевой прадед. «Вот те и на!» — осторожно ковырнул землю носком ботинка и, смутившись своей сентиментальности, огляделся — не видит ли кто.