Николай Зарудный - На белом свете. Уран

На автофургоне хорошо, размышлял Платон. Можно работать в ночную смену, а днем посещать лекции, хотя он переведется на заочное отделение.

Платон неутомимо искал квартиру: он был уверен, что ему удастся убедить Галину и забрать ее вместе с Васьком к себе. Целыми днями он ездил по городу в поисках комнаты, но тщетно: если вам лично — будьте любезны, отдельная комната с телефоном… А как только узнавали, что с детьми, и слышать не хотели. Уже совсем потерял надежду, но однажды вечером появился радостный Ерофей Пименович и сообщил, что знакомая дворничиха на Печерске согласилась сдать маленькую комнатку. Поехали туда и обо всем договорились, а еще через день Платону позвонили шоферы и сказали, что он может принимать автофургон, правда, не «Хлеб», а «Ремонт мебели на дому».

Теперь надо было идти в деканат, просить разрешения перевестись на заочное отделение.

Декан факультета Григорий Яковлевич Осадчий внимательно выслушал грустный рассказ Платона, прочитал заявление и, пристально вглядываясь в лицо парня, сказал:

— Я понимаю, у вас тяжелое положение, и мне очень жаль, что из академии уйдет такой способный студент, но я вижу здесь единственный, на мой взгляд, выход…

— Какой, Григорий Яковлевич?

— Вы должны ехать в свою Сосенку и работать в колхозе… Тогда мы с радостью будем приветствовать такого заочника и, уверяю, наша кафедра поможет вам…

А Наталка? Профессору безразлично, конечно, а для него, для Платона…

— Ну-с? — нарушил мысли Платона Осадчий.

— Я не могу уехать из города, Григорий Яковлевич… Понимаете, тут живет одна девушка… Она больная, и я… должен быть здесь…

— Дело сложное, как я вижу… Но наука, друг мой, не любит, когда ее предают… Жаль. Очень. Мы переведем вас на заочное отделение, но я сомневаюсь, стоит ли это делать. Заходите еще.

На этом разговор окончился.

Самое трудное было впереди: разговор с Галиной. И случилось то, что он предвидел: Галя отказалась ехать в город, зато Васько, как только услышал, что Платон забирает его, обежал с этой новостью все село, и теперь возле хаты Гайворонов собралось полшколы его друзей.

Время от времени в хату заглядывал шофер, с которым приехал Платон, и показывал на часы:

— Этот калым, друг мой, дорого мне может обойтись…

Галя складывала вещи Васька, Платон видел, как она сдерживалась, чтобы не заплакать. Платон чувствовал себя виноватым перед сестрой, но утешался надеждой, что она передумает и со временем тоже приедет к нему.

Пришел Нечипор Сноп, а с ним Кожухарь.

— Оно можно и так, — сокрушенно вздыхал Нечипор Иванович, темнея лицом, — на том фургоне тебе, конечно, легче будет, чем на пахоте… Как говорят, рыба ищет, где глубже, а человек где… Правда, не все ищут… А я на тебя, Платон, надежды имел… Ведь в нашем колхозе… сам знаешь… Что ж, езжай.

— Такое поветрие пошло, — вставил свое слово и Кожухарь, — кто только приподнимется на ноги, подкормится на наших колхозных харчах — и только его и видели… А земля пусть…

Будто ножом по сердцу ударили Платона эти слова. Но разве объяснить им, что он должен быть там, где Наташа…

— Давай, давай, — подгонял Васька шофер, наблюдая, как тот выносил какие-то узелки. — Думал, что всю машину загрузим, а он торбочки таскает. Тьфу!

На прощанье Галя крепко поцеловала Васька, обняла Платона и убежала в хату. Васько пожал десятки протянутых ему рук и всем пообещал писать письма.

Платону было как-то стыдно смотреть в глаза сестре, Нечипору Ивановичу, Кожухарю и даже вот этим детям. Он сел в кузов и ударил кулаком по кабине:

— Поехали!

Проезжая мимо ферм, Платон увидел Стешку. Она бросила подойник и пробежала несколько шагов за машиной. Платон отвернулся…

Тетя Дуся встретила своих квартирантов приветливо. Комнатка была хоть и маленькой, но чисто прибранная, уютная. Тетя Дуся уже в возрасте — полноватая, приветливая.

— Я тут с сорок восьмого года, а сама кагарлицкая… Сначала Крещатик восстанавливала, а потом девушки подбили идти в домработницы. Служила у писателей, у артистов. Хозяева попадались приятные, но так хотелось своего угла, что и сказать не могу… Взяла, глупая, да и выскочила замуж за припадочного Петьку Козолапа… А он так пьет, спасенья нет… Что ни ухватит — пропьет, потом приползет в хату, повалится и дрожит, точно в лихорадке…

О всех своих горестях тетя Дуся рассказывала Ваську. Он приходил обычно из школы, обедал и садился за уроки, а она рядом что-то шила и изливала свою печаль:

— И так я, Вася, с ним горько мучилась, пока не забрали его в дом инвалидов. Там и живет теперь… По праздникам хожу к нему… Осталась я одна и задумалась: что же мне делать? Поехала в свое село, посмотрела, как там тяжело людям живется, и назад вернулась. Спасибо, общественность пенсионеров помогла дворничихой устроиться, а еще обещают на полставки в прачечную взять…

Ваську нравится тетя Дуся, и квартира нравится, и большой двор с детской площадкой. Но знакомых мальчишек у него нет. Поэтому Васько всегда стоит возле ворот и дожидается с работы Платона. Раз в неделю они ходят вдвоем в кино, а больше нельзя, потому что Платон вечерами то в институте, то в библиотеке. И дома тоже читает.

Из села еще нет ни одного письма, хотя Васько написал всем своим друзьям и Гале. Обо всем написал: как ехали, как приехали и о костюме, который купил ему Платон, написал и о школе. Огромная, в четыре этажа. Мальчишки на переменках, как и в Сосенке, ходят вверх ногами и шалят на уроках пения… Живут они с Платоном у тети Дуси, у которой был припадочный Петька… Васько очень скучает по селу, но Платон обещает на зимние каникулы отвезти его в Сосенку…

Платон поставил машину во дворе комбината бытового обслуживания, хотел было уже идти домой, но его задержал старший разъездной ремонтной бригады Митрофан.

— Бери фугу, — ткнул он скомканные деньги.

— Какую фугу? — не понял Платон.

— Ну, калым: на матрацах сегодня зафуговали. Бери!

— Мне не надо, — нерешительно ответил Платон.

— Ты пижона из себя не корчь, — подошел обивщик Шурка. — В прошлый раз отказался и сейчас дуру ломаешь…

— Давай, Шурка, в гастроном, будем крестить нашего водителя.

Шурка принес пол-литра и четвертинку, батон хлеба, колбасы, уселись в фургоне и:

— Дай боже, чтоб завтра не хуже…

— Поехали!

Платону совсем не хотелось пить, но он пил, чтобы не обиделись новые знакомые: все-таки ему с ними работать.

Потом они слонялись по парку, пили пиво и вино. Платон читал стихи, а Шурка слушал и плакал. Когда совсем стемнело, Платон растерял своих дружков, остановил такси и поехал на бульвар Леси Украинки. Именно сегодня он твердо решил поговорить с родителями Наташи. Пусть они скажут, почему его не пускают к ней, почему она не ответила ни на одно письмо?