Николай Зарудный - На белом свете. Уран

— Какую инициативу? — удивилась Наталка.

— Говорит, чтоб была в селе агитация и пропаганда.

— Да, да, — подтвердила Светлана, — у нас в каморе было штук двести разных плакатов, так заставил развесить их по всему селу.

— Мы с Иваном Ивановичем Лисняком уже неделю пишем по ночам лозунги. Теперь вызвал и приказал организовать передвижные библиотеки и разносить книжки по хатам и в поле. — Дынька забрал с полки все книжки. — Теперь я и не знаю — делать мне что-либо в сельсовете или бегать по бригадам. Ты, Наталка, хоть помоги Светлане переписать эти книжки, а я потом позову хлопцев, пусть носят.

— Хорошо, я помогу, — согласилась Наталка.

— Век не забуду, — приложил руки к груди Дынька.

В сельсовете на столах, на полу, на подоконниках лежали стопки книг с потрепанными обложками и совсем новые, еще никем не прочитанные.

— С чего начнем, Наталочка? — спросила Светлана, беспомощно оглядывая запыленные стопки книг.

— Давай отложим художественную литературу в одну сторону, а политическую и вот эти сельскохозяйственные брошюры — в другую. Потом перепишем, — предложила Наталка.

Через несколько часов вдоль стен выстроились ровные рядки книг. Дынька принес девушкам печенья, конфет и две бутылки лимонада.

— Успех решает материальная заинтересованность! — провозгласил он и опять куда-то убежал.

— Ты уже привыкла у нас? — спросила Светлана.

— Я всю жизнь прожила в городе…

— А я, кажется, нигде не смогла бы жить, кроме Сосенки.

— Человек ко всему привыкает. Выйдешь замуж, и завезут тебя в Москву или на Сахалин… — засмеялась Наталка.

— Я, наверное, не выйду замуж, — вздрогнули рыжие бровки Светланы.

— Почему?

— Так… Потому что есть красивее меня…

— Ты что, ни с кем не дружишь?

— То один проводит домой, то второй, а серьезного ничего… Когда-то Кутень ходил, а потом начал увиваться возле Стешки… Это Стешка всем головы задурила… Не умею я с хлопцами так, как она… «Хи-хи» да «ха-ха»… Иногда на меня такая жалость найдет, что не хочется из хаты выходить.

— Неужели тебе никто не нравится?

— Нравится. Юхима Снопа видела? Только ты, Наташа, никому не говори.

— А он знает?

— Нет… Он тоже по Стешке сохнет… Песню о ней сложил. А она на него и смотреть не хочет. Глупый Юхим…

— Я и не знала, что у нее столько поклонников. Подумаешь, красавица!

— Эге, еще и артисткой хочет стать. Если б я была хлопцем, то и не глянула б на нее. — Не очень уверенно добавила: — Красота ведь не на лице, а в сердце…

— Конечно, — согласилась Наталка.

Светлане было очень приятно, что и Наталка думает так, как она. А что бы сказала Наталка, если б все знала о Стешке! Светлана долго колебалась, потом решилась рассказать.

— Ты считаешь, что Стешка за Кутня выйдет? — начала издалека. — Он уже раз сватался, так еле попал обратно в двери… Знаешь, на кого она метит?

— Нет, — екнуло сердце Наталки.

— На Платона. Ей-богу, — забожилась Светлана, — только ты не говори ему. Вот какая Стешка. Ветреная, как и ее матушка… Думает, если посидела когда-то с Платоном вечер, то уже и приворожила…

— Пусть ворожит… Как-то приходила недавно, — вспомнила Наталка. — Платье модное, туфли на шпильках, идет, чуть не переломится.

— Мяса в рот не берет, чтобы не потолстеть, — уверяла Светлана, — и хлеба не ест. На одной картошке сидит… А у тебя, Наташа, все равно талия тоньше… Я тоже когда-то была как лозинка.

— Разве Платон часто встречался с ней?

— Может, раз провел когда-нибудь из клуба… Тогда он еще парнем был. А теперь женатый. Так зачем же ты семью разбить хочешь? — обращалась к невидимой сопернице Светлана. — Я, говорит, люблю его… Ты видела такую сумасшедшую? Другая если б и полюбила, то молчала.

— Любовь не спрячешь, Светлана…

Наталка возвращалась домой, переполненная грустными предчувствиями. Неужели всегда между Платоном и ею будет стоять Стешка? Рано или поздно Платон должен выбрать. Как это унизительно: ожидать, выберет тебя или другую… Наталка ускорила шаг, ей хотелось быстрее дойти до хаты и поговорить с Платоном обо всем.

Васько увидел Наталку и крикнул:

— Платон, пришла!

Платон выбежал навстречу.

— О свет очей моих, где ты ходишь? Мы с Васьком, чтобы не умереть от голода, наварили галушек и просим тебя к столу.

От такой встречи, от Платоновой улыбки у Наталки пропала злость. Она рассказала, как пришли Олег со Светланой и увели ее, как Дынька угощал их конфетами и лимонадом.

— Он шутит с огнем! Я вызову Дыньку на дуэль или Васько подстрелит его из рогатки, — пообещал Платон. — Как галушки?

— В жизни таких не ела. Вы, мальчики, молодцы!

После ужина Платон собрался на работу. Наталка проводила его через огороды в леваду. Вокруг не было ни души, только в сумерках маячили копны сена, будто купола сказочных соборов.

— Ты устала сегодня, Наташа?

— Нет… Я обрадовалась, когда пришел Олег и забрал меня…

— Я тебя никому не отдам, никому! — Платон говорил так, будто и в самом деле им угрожала разлука.

— Любишь? Расскажи, как ты меня любишь?

— Я не умею говорить о любви, Наташа, но иногда думаю, что не мог бы жить без тебя.

— Иногда?

— Да. Тогда, когда я вижу твои грустные глаза… Я все понимаю, Наташа. Я знаю, как тебе тяжело сидеть одной. Ты проклинаешь Сосенку?

— Не говори так, Платон. Я же сама приехала…

— Как мне хорошо с тобой…

Наталка положила голову ему на плечо, и ей легко шагалось по скошенной траве. Платон был рядом, ее Платон. Почему же они должны думать о какой-то Стешке? Пусть она хоть на весь свет кричит о своей любви, пусть хвастается своей красотой. Что им с Платоном до этого? Что?

— Платон, поцелуй меня.

Она почувствовала на губах горький привкус полыни и упала на душистый росный покос…

Ни у кого во всей Сосенке не было такого высокого и красивого забора, как у Макара Подогретого. Даже длинный как жердь Михей Кожухарь не мог заглянуть через него. Двухметровые доски были подогнаны плотно, а над ними протянулся навесик из оцинкованной жести — чтоб не замокало. Люди, идя по улице, могли видеть только крышу и трубу хаты Макара. Забор отгораживал владения Подогретого не только от улицы, но и с двух сторон от соседей. С того времени, как Никодим Дынька возвел его, на подворье не проникла ни одна чужая свинья. Да что там свиньи, если даже куры, гуси и индюшки, имея крылья, и те не решались преодолеть такую высоту.

Славный забор у Макара Подогретого. Выйдет Олена утром на подворье, не мозолят ей глаза соседние усадьбы, и к ней никто не заглянет. Вынесешь из хаты просушить на солнце вещи — и чужие глаза не видят твои подушки, ковры, одежду.

И вот однажды утром Олена услышала, как кто-то немилосердно колотил по забору. Она выбежала из хаты и чуть не сомлела: Никодим Дынька отбивал топором доски.