Николай Зарудный - На белом свете. Уран

— Разве мы соберем хлеб за двенадцать дней? — обратился к присутствующим Платон. — В этом плане концы с концами не сходятся.

— Мы ориентируемся на районные сроки, — заметил Коляда. — План согласован.

— С кем, с трактористами? Нас же никто не спрашивал. Пусть Кутень объяснит, как он думает справиться при односменной работе комбайнов.

— Расскажи ему, Кутень, — буркнул Коляда.

Кутень растерянно глянул на Семена Федоровича — мол, что вам от меня надо, и после долгого молчания сказал:

— Не составляли мы никакого плана…

— Как не составляли? — У Коляды передернулось лицо.

— Мы просто переписали прошлогодний план, — пояснил Кутень.

Все рассмеялись.

— Ну и дела…

— Этот план уже лет десять переписывают.

— Режь, Кутень, правду-матку…

— А ему что? Он до самого рождества жатву распишет…

Коляда подхватился со стула и набросился на Кутня:

— Безобразие! Не потерплю! Я буду ставить вопрос… На каждом шагу меня подводят! Записываю выговор Кутню и Горобцу!

— Запишите и себе, Семен Федорович, — выглянул из-за чьей-то спины Горобец. — Вы же сами сказали, что эти планы пишутся для районного начальства.

— Я так о начальстве не говорил! — запротестовал Коляда.

— Надо нам кончать эту комедию, — сказал Макар Подогретый, обращаясь к Коляде. — Я предлагаю заслушать на партийном собрании отчет председателя колхоза, а план составить новый, и не для района, а для нас всех.

— Что вы меня отчетами пугаете? — вскипел Коляда.

— Мы не пугаем, а хотим, Семен Федорович, чтобы вы поняли: спокойной жизни вам не будет. Вы не князек, которому все сходит с рук, а мы не ваши подданные, — сказал Макар. — А то получается, что только вы идете в ногу, а вся рота нет…

Коляда закрылся в своем кабинетике и долго мерил шагами скрипучие половицы. Да, Макар Подогретый сказал правду: не будет спокойной жизни. Когда-то его слово было законом, он был непогрешимым хозяином и судьей… Но не прошло и года, как одна за другой начали ломаться ступеньки, по которым он с таким трудом добирался к руководству. Если б не Гайворон, то никогда бы не подпилили их Снопы да Мазуры, а Макар Подогретый своими руками поддерживал бы лесенку…

Коляда устал, сопротивляясь какому-то новому неудержимому духу, который властвовал теперь в Сосенке. Не думал он, что так быстро здесь, в глухом селе, прорастут зерна, брошенные рукой партии после мартовских событий пятьдесят третьего года…

Наверное, надо распрягать коней, потому что далеко уже не уедешь, думал Коляда. Что же привез он на этой телеге? Была когда-то слава — растерялась, были в руках вожжи — не он теперь правит… Ни любви, ни счастья, ни богатства не привез. Да, собственно, нет и коней, потому что ехал на маленькой лжи, а иногда ползал и лизал пятки… Надо тихонько соскочить с этой тележки, пока не погнали. И из Сосенки удрать. А Фросинья? Неужели до конца века придется мучиться с ней? Нет. Есть Меланка… Будет сын… Сын! Его сын… Сегодня в поле она сказала ему, что он по ночам уже шевелится… Этого в тайне не удержишь. Скоро о Меланке заговорит все село. Будут тыкать на Коляду пальцами, если расскажет она. О-о, тогда слетятся Гайвороны…

Десятки планов рождались в голове Семена Федоровича, но он думал не о сыне, а о себе. Не будет покоя. Исключат из партии. Фросинья доконает его, не простит… Лучше, если Меланка уедет из села. Он даст ей немного денег… Пусть выезжает сейчас, немедленно.

Коляда торопливо вышел из кабинета и увидел в бухгалтерии Кутня. Тот, скрючившись, спал на лавке.

— Ты почему здесь улегся? — дернул его за рубаху.

— Ночевать негде. — Дмитро протер кулаками глаза.

— А у Меланки?

— Да неудобно. Она же тово… — показал на живот. — Еще на меня люди подумают…

— Что «тово»? — побледнел Коляда.

— Будто вы не знаете, — вызывающе рассмеялся Кутень. — Скоро на крестины позовете. Сама сегодня сказала… Или вы не придете?

— Я-то здесь причем?

— Не знаю, — издевался Кутень, — только ваши сапоги, Семен Федорович, я частенько видел в сенях за дверьми…

— Ты, Кутень, язык прикуси! Не то я могу… — Коляда так и не сказал, что он может, потому что Дмитро сорвался с лавки и набросился на него.

— Что вы можете?! — кричал он. — Да я вас сейчас…

— Митя, ты чего? Я же так… Вырвалось от нервов… Ну, пойдешь жить ко мне! Вот и делов!.. — Воинственный запал Коляды угас — Вот напасть! Еще и бабу пришьют… Не имею я к Меланке никакого касательства, Митька. Разве когда чарку зайдешь выпить… Вот люди!.. Так пойдешь ко мне?

— Куда же мне идти?

— Так прошу, прошу, — предупредительно открыл дверь Семен Федорович. — Если и мы с тобой начнем ссориться, то не будет добра, не будет…

Возле Гайворонова подворья Коляда замедлил шаг и толкнул Кутня в бок:

— Видишь, клуб открыли, телевизорчик вынесли, созвали полсела… Интеллигенция!

На подворье возле телевизора сидело много людей. Перед ними на экране взорвался бурной страстью ревнивый Отелло:

— Вот так, одни телевизорчики покупают, веселятся, — гундосил Коляда, — живут люди, а тут работаешь, работаешь, и никакой тебе радости…

Кутень молчал.

Рассветы в Сосенке рождаются за Выдубецкими холмами. Никакие астрономы не смогут возразить этому, ибо малый и старый знает, что солнце всходит из-за тех холмов. Солнце хорошо знает всех, кто обитает в этом селе, и не оскорбляется, если даже бесштанные малыши обращаются к нему на «ты».

Солнце всходит в самую раннюю рань, но ему никогда не удавалось подняться раньше людей. Летом оно пыталось выглядывать из-за Выдубецких холмов, когда черти еще и на кулачках не дрались, но опаздывало, потому что уже ходил по полям Нечипор Сноп, что-то клепал Мирон Мазур, вызванивали во дворах и хлевах подойники и хлопотал возле коней Савка Чемерис. Кстати, этот Савка Чемерис был с Солнцем запанибрата: ругал его на чем свет стоит, когда оно нестерпимо жгло, и вызывающе даже летом носил старую солдатскую шапку-ушанку…

А вот Нечипор Сноп всегда улыбался Солнцу, когда оно всходило. Хороший человек этот Сноп. Солнце даже не знает, есть ли у него хата, потому что всегда видит Нечипора в поле или в мастерской…

Солнце знает, что Нечипор Сноп не верит ни в бога, ни в черта, а поклоняется только ему, Солнцу. Он и других приучает к этому. Ежедневно его хлопцы-трактористы встречают и провожают Солнце в поле. От такого людского уважения другое бы светило загордилось, а Солнце — нет… Потому что знает — без этих людей оно не смогло бы сделать столько добра на земле. А вот вместе они — Солнце и люди — выпестовали хлеба, яблоневые сады и эти милые подсолнухи… Знал бы месяц, какое это счастье — помогать людям, то вопреки всем законам стал бы Солнцем, а не околачивался б в ночном небе и не хвастался перед звездами, что о нем сложено столько песен…