Яков Ильичёв - Турецкий караван

Он был рад и горд, узнав, что Ангора доставила на Кавказ свой подарок — какой могла: немного продовольствия. Еще летом Ленин запиской сообщил управделами:

«…Состоялось решение меджлиса передать весь имеющийся государственный хлеб Самсунского района в мое распоряжение для голодающих русских братьев…»

И вот, оказывается, из Трапезунда отвезено было в Батум тридцать пять тонн кукурузы, а из Карса в Эривань — для армянской бедноты — тринадцать вагонов зерна и скота.

Прибыв в феврале с отчетом в Москву, Фрунзе все с той же жаждой помочь явился в Цека, затем вновь зашел к Чичерину.

На Кузнецком мосту Фрунзе встретили как своего брата дипломата. Чичерин — тепло, радостно:

— Очень все удачно, очень! Телеграмму турок о вашей, дорогой товарищ, речи в Национальном собрании зачитали на Съезде Советов. Хорошая телеграмма! Мол, Собрание было счастливо выслушать заявление господина Фрунзе, его речь ничем не походила на искусственные, полные лжи и лицемерия речи представителей империализма… что каждая фраза вызывала бурю аплодисментов… Подпись — маршал Мустафа Кемаль. Съезд Советов тоже бурно аплодировал. Все поняли, что ваши дела в Ангоре идут хорошо.

— Неплохо шли, необходимо продолжить, Георгий Васильевич…

— А сегодня письмо получил от Аралова оттуда. Пишет: пребывание Фрунзе здесь оставило глубокий след, Фрунзе считают большим другом, рассеял недоразумения, повернул симпатии турок к России. Гордитесь, товарищ!

— Решающую роль сыграла наша помощь Турции. Необходимо продолжить. Давайте вместе, Георгий Васильевич…

— Давайте! — воскликнул Чичерин.

— Мои предложения в Цека следующие, — сказал Фрунзе. — Немедленно передать три с половиной миллиона золотом в счет тех обещанных десяти…

— Да, срок их выплаты истекает.

— …Выдать сразу же еще десять миллионов. По новому счету. Послать военное снаряжение. Отремонтировать турецкие суда. Установить регулярные морские рейсы к Анатолии. Принять турецких юношей в наши вузы. Послать еще типографии, учебники…

— Очень хорошо. Правильно!

— И, конечно же, дать директиву республикам — особенно Закавказским: твердо держаться благожелательных позиций, закреплять и закреплять дружбу, дружбу и дружбу.

— Верно, правильно! Знаю, что Цека согласился с предложением Серго выделить для Ангоры бензин авиационный и автомобильный.

— Вот! Серго глубоко понимает и чувствует, какое это великое, мировое дело — помощь Востоку. Просто глубочайшее жизненное для нас дело! Словом, решение Политбюро вы знаете… Меня теперь беспокоит — все ли, что нужно, сделает наша турецкая комиссия?

— Да, да, — подхватил Чичерин. — Как раз сейчас она заседает, в ней от Наркоминдела — наш Карахан… Кстати, Михаил Васильевич, «Таймс» в передовой теперь уже утверждает, что соглашение с Буйоном Ангора рассматривает лишь как средство защиты себя с флангов. И только! А гвоздь ее политики — теснейшие отношения с Персией и Афганистаном при нашем содействии. Вот так! Огорчается «Таймс», что союз с большевиками крепнет, делегация за делегацией катит через море в столицу Мустафы Кемаля. А договор с Фрунзе, пишет, сделал кемалистов более стойкими. Верно?

Зазвонил телефон, Чичерин взял трубку и переменился в лице.

— Зайдите сейчас же, — и к Фрунзе: — Это Карахан… В комиссии наркомфин Сокольников предлагает не давать Турции ни копейки…

— Недоразумение какое-то, — поднялся Фрунзе. — Просто позор…

Февраль, 1922

В комиссии о Турции т. Сокольников предложил нечто ужасающее, чему нет имени — нарушить торжественное обязательство Московского договора, не уплатить в договорный срок… требуемую сумму… грубо обмануть верящих нам турецких крестьян и ремесленников, опозорить себя перед всеми народами Востока, политически убить. Не могу допустить, чтобы у кого-нибудь поднялась рука поддержать такое предложение, политическое самоубийство. Это самое ужасное, на что я натолкнулся за эти четыре с лишним года…

Ленин на полях чичеринского письма написал для членов Политбюро:

«Я считаю, что Чичерин а б с о л ю т н о прав и предлагаю П о л и т б ю р о решить: подтверждается точка зрения Чичерина. Выплатить в срок обещанное безусловно».

Фрунзе писал статьи о Турции, приводил в порядок турецкие свои записки. Принял человека из Ангоры — депутата доктора Риза Нур, который привез в Харьков текст утвержденного Собранием договора. Добивался новых посылок оружия — предстояло сражение. Грузы оружия и боеприпасов продвигались в Анатолию. Из Новороссийского порта — мины, орудия, снаряды, винтовки…

Карабекир-паша мешал — пушки и снаряды задерживал у себя. Фрунзе не остался в стороне, принял меры, и пушки, снаряды, имущество русской армии в Закавказье было переправлено в Турцию. Фрунзе знал о том, что делают Серго и Киров. Киров сообщал: помощь Азербайджана анатолийской бедноте обеспечена, АзЦИК детально разрабатывает — чем, что и как…

Риза Нур привез письмо Мустафы Кемаля Ленину:

«Я полагаю, что в настоящее время наши страны должны более чем когда-либо объединить свои усилия против тех новых методов, к которым стали прибегать империалистические и капиталистические государства. Помощь, которую нам столько раз оказывала Россия, приобретает в наших глазах особое значение… Я питаю твердую надежду на то, что в нынешней обстановке нам не будет отказано в помощи».

Замнаркоминдела Карахан протелеграфировал Аралову: сообщите Мустафе, что решено немедленно деньги дать. В мае Аралов мог уже передать туркам обещанное золото. Генштабу Аралов еще подарил двадцать тысяч лир — на приобретение походных типографий и киноустановок.

Кемаль, Аралов и Абилов вместе съездили на фронт, привезли аскерам подарки с надписями: «Турецкому солдату от Красной Армии».

Наступили решающие дни. Кемаль в автомобиле тайно выехал из Ангоры. Через белую соленую пустыню — на юг. Накануне, уведомив только Аралова, он передал в газеты дезинформирующее объявление, что пригласил русского посла на чай. В час, назначенный для чая, он был уже в штабе фронта в Акшехире.

Здесь в затененной комнате, сурово взглянув на своего друга Исмета и залпом выпив стакан холодной воды, — челюсти свело! — Кемаль одним движением поставил свою короткую подпись под приказом о генеральном наступлении.

Оно началось двадцать шестого августа. Турецкая армия пошла на прорыв волнами по всему фронту. Последовали артиллерийские удары из орудий всех калибров, кавалерийские атаки, броски пехоты и тут и там. То и дело вспыхивали рукопашные схватки — работали штыками и кинжалами. В первые дни общего наступления огненный фронт был прорван на высоте 1310. Конница и пехота пробились в тыл неприятельским корпусам. Возле Афьон Карахисара королевские войска обращены в бегство и уничтожаются.