Владимир Исаков - Дом на берегу

Погасив свет, я долго лежал на диване, думал, хотел представить себе эти леса через двадцать, пятьдесят, сто лет. Что-то тут будет? В каких отношениях будут с лесом наши сыновья и внуки?

Дубок я все-таки привез и посадил. Не знаю, почему мне хотелось посадить именно это дерево. Может быть, потому, что в памяти стояли знакомые дубы с густыми и широкими кронами? Может быть, потому, что жизнь дуба — целое тысячелетие, а много ли дел, которые останутся после нас на тысячу лет…

Мы сидели в маленьком деревянном домике на окраине Осташкова, на самом берегу Селигера, и сквозь пелену дождя смотрели на туманный плес. На стенах висели карты озера. За окном, на песке, лежали перевернутые лодки. У причала, прижавшись к скользким бревнам, темнело единственное на всем берегу, мокрое от дождя судно. Это был РО-4, катер рыбоохраны.

Начиналась холодная, дождливая осень — с ветрами, со снегом, с туманами. Хорошие хозяева давно вытащили свои лодки и сидели в тепле, за самоварами. На плесы в хлябь и морось ходили последние, охрипшие и окоченевшие рыбаки — самые отчаянные.

— Браконьерская погода, — глядя за окно, сказал Николай Михайлович Никоноров. — Настоящий браконьер не упустит ни один туман. Ну что ж, пошли и мы…

Катер, переваливаясь с борта на борт и разбивая волну, идет по дождливому серому озеру. Со стороны это большой призрачный корабль. Рубка, поручни вокруг палубы, две моторки на мокрой корме. От воды зябко несет зимой, близким снегом. Мы крепим лодки, кончаем последние дела на палубе и собираемся в теплой тесной рубке.

Здесь самое место познакомить читателя со всем нашим экипажем. По традиции, на корабле полагается начинать с капитана. Итак, капитан Геннадий Хохлов. Один из самых смелых и веселых капитанов Селигера. В рубке за штурвалом, у себя дома он, как гостеприимный хозяин, все пошучивает да посмеивается. Впрочем, браконьерам с ним совсем другие шутки. Что касается катера… Тут у него все сверкает чистотой, все на ходу, и редкий капитан, как Хохлов, в любую минуту, по первому слову готов выйти на своей посудине в любой конец озера.

Рядом с Хохловым стоит командир нашего похода, бог рыбоохраны на Селигере Николай Михайлович Никоноров. Он в свитере, в очках, в охотничьих сапогах, с пистолетом на боку. Сколько я знаю этого человека, мне всегда кажется, что если он нападет на след браконьера, то будет преследовать его день, второй, третий. По озеру, по болотам, бегом по лесу. Пока не поймает. Но, поймав и выбив у него дубину, он будет говорить «вы» и со словом «пожалуйста» попросит расписаться в протоколе.

Никонорова знает весь Селигер. Знают все деревни по берегам окрестных рек и озер. В каждой деревне у него немало друзей — людей, которые любят его за справедливость, но почти везде в глухих углах есть и враги — браконьеры, которым он когда-то перешел дорогу: порвал сеть, оштрафовал, помешал в доходном промысле. Работа рыбинспектора — мужская работа. И пистолет в кобуре не зря висит у него на боку.

Второй инспектор, Володя Дунаев, коренаст, широк, медлителен. Я знаю его давно, по тем временам, когда он работал еще фотографом. В тихой заводи, какой была его лаборатория, ему явно стало скучновато. Теперь, в беспокойных ночных опасных поездках по озеру, он повеселел и кажется даже более разговорчивым: иногда, после долгих расспросов, он не спеша, подумав, скажет несколько слов. В рыбоохране он умеет все — не торопясь, в своем темпе делает снимки, крутит фильмы, водит моторку и ловит браконьеров.

Внизу, в машинном отделении, откуда доносятся мерный гул, запахи масла и тепло, механик Борис Ильич, в вязаной водолазной шапочке, с иссеченным морщинами лицом, подтягивает какие-то вентили и слушает двигатель. Борис Ильич — душа этой большой, громоздкой и горячей машины. От него в конечном счете зависит, идти нам вперед или стоять на месте.

Рядом с машинным отделением что-то вроде камбуза — круглая труба, железная печка на солярке. Это царство дяди Саши. Дядя Саша — степенный, аккуратный, щегольски причесанный на пробор старичок, исполняющий на судне обязанности матроса. Благодаря ему тут поддерживается порядок, даже нечто вроде уюта. Дядя Саша варит уху, кипятит чай, моет посуду — словом, ведет все нехитрое корабельное хозяйство.

На катере вместе с нами идет еще один член экипажа, не означенный в судовой роли. Это Налет, гончий пес капитана. Он стоит на носу перед рубкой и время от времени поворачивает к нам свою умную, благородно вытянутую морду. Налет мечтает пристать к берегу и поохотиться на зайцев. Надо сказать, что это отчасти входит и в наши планы. Большинство экипажа — азартные охотники. В рубке стоят ружья. Но охота как-нибудь потом, в свободную минуту. Сейчас нас ждет дело.

В стороне неясно проплывают острова. Начинает темнеть. Мы доходим до северного конца Кравотынского плеса и, выбрав место, пристаем в камышах.

Здесь будет наша база. Сюда, на корабль, можно возвращаться погреться, переночевать. Основная же работа — на лодках, вдоль берегов, с приглушенным мотором. Поздно вечером и рано утром. В те часы, когда ставятся и снимаются браконьерские сети.

Мы спускаем моторки и намечаем план действий. Одна лодка пойдет к Хачину, на Волоховщинский плес; другая — по Княже, на Лежневский плес, к островку перед деревней. Покрепче затягиваем штормовки, вешаем на шею бинокли и прыгаем вниз, в качающиеся под бортом лодки, в мокрый холод начинающейся ночи.

На ходу, в летящей моторке ветер остервенело бьет в грудь, забирается под брезент, жжет щеки. Мы проходим до конца плеса и разворачиваемся перед сплошной стеной камышей. В темноте угадываем залив, устье реки, и моторка бесшумно входит в Княжу. Здесь тихо, с двух сторон тесно обступают берега, и тьма становится такой черной, что в метре перед носом лодки не видно дороги. Мы долго лавируем вверх по реке, минуем Ломской плес и Боярский межток [21] Межток — узкий пролив между плесами. и наконец выходим к Лежневу. Там на далеком берегу видны несколько огоньков. Приезжают, к сожалению, и такие, кто привозит с собой сетенку. Надо приглушить мотор, встать в камышах и слушать. Плеск весел наверняка будет обозначать браконьера.

Мы высаживаемся на пустынном острове, стоим на песке и среди глухой тишины вслушиваемся в ночную жизнь плеса. Ветер доносит с берега едва различимый лай собак, далекие голоса. Если сегодня появится браконьер, то откуда его ждать — из деревни или из города?

— Свои теперь меньше балуют, — затягиваясь сигаретой и пряча огонек в кулаке, тихо говорит Борис Ильич. — Зато есть приезжие, налетчики. Мы весной на Хачине взяли одного промышленника.

Тут начинается история про браконьера.