Владимир Исаков - Дом на берегу

У села Княжое есть странный дом. Когда-то, в свое время, его строили для уток. Не знаю, куда исчезли утки, но дом опустел, и, пока суд да дело, его присмотрел для себя один подмосковный завод. В общем, в этом доме по целому лету стали жить рыбаки. И все бы хорошо, если бы они тихо-мирно варили себе уху и речь шла о честной ловле рыбы на удочку. Но, осмотревшись и осмелев, гости привезли с собой сети и решили капитально заняться промыслом.

Представьте себе солоноватого вяленого подлещика рядом с кружкой хорошего холодного пива. Где взять такой натюрморт — уже другой вопрос. Такой вяленый подлещик мешками, например, вдруг поехал в Москву из Княжого.

В прошлом году в Картунской луке рыбоохрана заметила нескольких слишком удачливых рыболовов. Все честь честью — удочки, банки с червями. Выдала только лодка с обтянутой клеенкой кормой. Клеенчатую корму делают, чтобы побыстрее, не цепляясь, вытаскивать из воды сети. Заинтересовавшись, рыбоохрана нашла на берегу снасти, спрятанную под палаткой рыбу. За все это было определено наказание: пятьсот рублей штрафу. Но браконьеры, не моргнув глазом, выложили деньги и пообещали, что так или иначе, на этом или на другом плесе они свое возьмут.

На другой год во время нереста один из старых знакомых появился снова. На этот раз в другом месте — на острове Хачин. Сначала в районе Копанки, потом на Теменке. Разбойничал уже открыто — ставил сети, рубил деревья. Когда рыбоохрана обнаружила его стоянку, видавшие виды инспектора только почесали в затылке. Жадность добытчика не знала границ. По всему лесу, на сотни метров вокруг палатки, была развешана рыба: судаки, лещи, окуни, плотва…

— Что ж, придется считать поштучно, — вздохнул Дунаев. — Порядок вы знаете. Все равно большая рыба или малек. За каждого леща — два рубля штрафу. За судака — три…

Рыбу считали целый день.

— Итого, на девятьсот восемьдесят шесть рублей. Будете платить или посылать иск через суд?

Случай на Хачине вошел у браконьеров в легенды. Вывод из него ясен: браконьерить стало накладно, дорогое удовольствие. Тем не менее ночные охотники за счастьем не перевелись. И налетчики с сетями пока все еще ездят на Селигер, шастают по плесам, мечтают о мешках воблы.

Но сегодня все тихо. Может быть, кто-то видел нашу лодку и решил, что не стоит рисковать. Что ж, это тоже в актив рыбоохране. Молчит озеро, молчат берега, и мы, отстояв вахту, промерзшие до костей, возвращаемся на свой катер. Сейчас самое время выпить горячего чаю.

Ночью, между поездками по озеру, мы сидим в кубрике, играем в домино и пьем чай. Каждый что-нибудь рассказывает. За полгода задержано две с половиной сотни браконьеров. Отобрано пятьдесят шесть сетей, сорок шесть мереж, сорок четыре остроги. Так что рассказать есть о чем.

У одного браконьера рыбоохрана нашла как-то семнадцать килограммов судака и угря. Это даже для рыбака жирная уха…

— Они постную не едят, — смеется Никоноров. — Вон Озеров из Княжого. Гурман. Варит уху только на молоке.

Дядя Саша раздает нам подушки и одеяла. Надо немного вздремнуть. Ночью, пока мы спим, катер переходит на новое место — в реку Близну. Утром, перед рассветом, нам снова выезжать на моторках — по Березовскому плесу.

Барутино — глухая деревенька в далеком, западном углу озера, за Свапущей. Заросший камышом залив (лука), три-четыре дома на горе, лодки. Для рыбоохраны это одна из трудных деревень. Весной, осенью и зимой в ледостав сюда нет никакой дороги. Всю жизнь, испокон веков барутинские привыкли жить по своим законам: бить рыбу острогой, ловить сетью, ставить ризцы и мережи [22] Ризцы и мережи — промысловые снасти; ризцы — для ловли снетка, мережи — для ловли щуки, судака. .

Здесь живут два самых матерых, самых упорных браконьера — Вершин и Машковец. Между ними и рыбоохраной давно идет война. Взято немало штрафов, порвано немало сетей. Дело уже не только в рыбе, но и в честолюбии. Браконьеры терпят, скрипят зубами. Но рыбоохране тем более уступать ни к чему.

— Помню, мы Вершина первый раз поймали, — смеется Хохлов. — Приехали в Барутино, надо у кого-то переночевать. Смотрим, мужик тянет сеть. Шумит: помогите, мол, ребята. Вытянули. Посмотрели. Он вошел во вкус, командует ставить обратно. Я говорю: ладно, хватит шутить. Вынимай сеть, пошли в избу. Ну, составили протокол, а заодно и переночевали.

Второй браконьер, Машковец, далеко не так прост. При встрече один на один в глухой заводи не стоит поворачиваться к нему спиной, особенно если в руках у Машковца окажется весло. Кто-кто, а лучше всех это знает Никоноров, у которого с Машковцем свои, особые отношения.

— Мы с ним на «ты», — хмурится Николай Михайлович. — Раз порвал ему сеть, второй. Опять вяжет и ставит. Приезжаю к нему домой: «Леша, давай по-хорошему. Перестань. Буду штрафовать». Он мне рукой на порог: «Ты меня сначала поймай…» Ладно. Меня заело. Пошел в прокуратуру, попросил санкцию на обыск. Забрали у него сетей, мереж — полную лодку. Знаем, что должна быть еще и рыба. В Свапуще тринадцать человек сказали, что покупали у него леща. Может, где есть остатки? Пошли в Тарасовку, там у него дед жил, напарник. Дело было весной. Идем мимо одной бани, слышим: чем-то пахнет. Вроде как протухшим. Я к окну. Там на полу на целых полметра все лещом завалено. Килограммов семьдесят. Уже протух, его только зарывать. Ах, думаю, сукин ты сын, что ты с рыбой делаешь? Ну, судили Машковца. Вечером в Осташкове мы идем с женой в кино, он навстречу. С котомкой. «Вот, шагаю в тюрьму. Спасибо». Отсидел год, вернулся, опять живет в Барутине. Надо бы посмотреть, чем он там занимается.

Мы с ветерком летим по Березовскому плесу. Только-только светает. Редкий белый туман, как метель, со всех сторон налетает на моторку и клубами проносится мимо. Лодка, почти не касаясь воды, скользит и вертится наподобие скутера. Мы подходим к Барутинской луке и задолго до деревни выключаем мотор. Теперь можно разделиться на две группы. Мы с Никоноровым выходим на высокий берег и, стоя возле копны, остаемся смотреть за широким разливом озера у Свапущи. Хохлов выдвигается вперед, к Барутину. Если он заведет моторку, это будет сигналом, что там орудуют браконьеры.

В Свапуще тоже есть мастера ставить сети. Александр Филимонов, по-деревенскому Курок. Петр Кузоватов, по-деревенскому Гуря. Но пока на свапущенском рейде спокойно, и Никоноров начинает все чаще поглядывать в сторону Барутина.

— Что-то я не верю Машковцу. Не такой он человек, чтоб отстать от браконьерства…

Почти в ту же минуту мы слышим, как в камышах чихнула, завелась моторка, и Хохлов, уже на таясь, на всех оборотах помчался прямо в Барутино. Мы на рысях, бегом по болоту бросаемся следом за ним. В случае чего Хохлову придется туго: там могут дать и отпор.