Варлен Стронгин - Вечный всадник

И тут решил Ляля, что не нужно ему больше копить деньги на золото, не будет у него жены-цыганки, а будет Вера, и не в золоте счастье, а в человеке. Нашел Ляля место, где фарцовщики торгуют импортными тряпками, одел Веру по всей фирме и себя не забыл. «А теперь поедем в Мареничи, — сказал он ей, — там живут мои друзья. И пусть они не цыгане, но я им своей жизнью обязан!»

Обещал Ляля отблагодарить друзей и сдержал слово. Снял на весь вечер ресторан и пригласил туда врачей и сестер из больницы, учителей и других знакомых.

Вера счастливая и смущенная сидела в центре зала, а у Ляли горели глаза при виде полных столов — пусть люди знают, что Ляля стал настоящим человеком, честно зарабатывает деньги, может достойно угостить своих друзей. И он не один — у него есть хорошая жена и будут хорошие дети. Главный врач поднял тост за Лялю и его жену, все закричали «горько-о-о!», а у Ляли вдруг заныло сердце: «Что же это получилось?! Жена-то у меня не цыганка!» Сразу поблекли лица друзей, потускнела большая люстра, висевшая над столами, и почудилось, что жизнь пошла совсем не в ту сторону. «Надо немедленно прекратить это страшное, никому не нужное веселье!» — подумал Ляля. Он вышел в центр зала, поднял руки, гневным взглядом окинул Веру, их взгляды встретились. На Лялю смотрели добрые, наивные глаза, они улыбались ему, и сердце у Ляли снова екнуло, как во время их первой встречи, опустились вниз руки, и он виновато замотал головой:

— С ума я сошел. Счастье пришло, а я… Эх, «ехал цыган по селу верхом, видит, девушка идет с ведром…». А ну, выходи плясать, чавелы! «Посмотрел — в ведре том нет воды. Знать, ему не миновать беды!»

Крутая волна у берега Балтийского моря поднимает серебристый веер брызг. Уже апрель, но от моря еще веет зимним холодом, ветер пронизывает теплую одежду, но мужчина и женщина стоят у самой кромки моря. Мужчина удивленно смотрит на бушующее море, как будто увидел его впервые. Он похож на стареющего сказочника, который, рассказывая сказки, сам поражается тому, что говорит, и тем самым создает вокруг себя атмосферу загадочности, предшествующую чуду. Женщина похожа на подростка, рано познавшего горе или переболевшего тяжелой болезнью. Лицо у нее бледное, плотно сжаты губы, глаза внимательно следят за набегающей на берег волной.

— Настоящее море! Не то что в Рижском заливе, — говорит мужчина. — Там курортное, а тут настоящее!

— Ага, — жмется к нему женщина. — Но очень холодное. Простудишься, Антон.

— Если напиток в шашлычной не разводили, то не простужусь! — улыбается Антон. — Видишь чертика на волне?

— Где?

— Опоздала, Илга. Пропал уже. Волна так изогнулась, что получился черт!

— Опять, — вздыхает Илга, — тебе всюду мерещатся черти!

— Нет, не всюду, — говорит Антон, — а сейчас я его видел: лохматый, темно-синий, с тремя глазами! Даже не с глазами, а с проемами для них!

— Страшный?

— Черти все страшные. На то они и черти. Но в каждом из них есть что-то человеческое. Надо разглядеть.

— Что же ты увидел человеческого в морском черте?

— Ему тоже холодно, как и нам, он извивался, чтобы согреться. Посинел, бедняга.

— Бедняга?

— В какой-то мере. Он одинок. И это понятно — кому хочется возиться со страшилищем?!

— Нашел кого жалеть! Черта! Он бы тебя не пожалел!

— Пойдем, Илга, ты совсем замерзла.

Они прошли через пляж к машине, в которой сидел Янис, родной брат Илги. На нем были теплая куртка с капюшоном, джинсы, кроссовки. Он походил на спортсмена, но только внешне. Физически развит нормально, но не больше и не настолько, чтобы о нем можно было бы с уверенностью сказать, что он спортсмен. У него умные глаза человека, думающего не только о том, как обогнать соперника или забросить в кольцо мяч. Но сейчас он ведет себя как спортсмен перед стартом. Волнуется, даже высунул из машины голову, ожидая сестру и Антона.

— Я вас заждался, — сказал он, нервно заводя мотор. — Насмотрелись?

— Кое-что увидели, — улыбнулся Антон.

— Черта! — догадался Янис.

— С тремя глазами! — сказала Илга.

— Новый черт! Значит, вылепишь! — решил Янис.

— Наверно, — сказал Антон. — Сделаю, но с двумя глазами. Третий он будет держать в руке, как запасной.

— Потом покажешь, — сказал Янис. — Я начинаю верить, что в море живет черт. Это он попутал нашего Арвидса!

— Кого?

— Арвидса. Нашего старшего механика. Случилось это прошлым летом. По дороге в Кейптаун. У Арвидса был день рождения. Ну, выпили как полагается. Вино кончилось. А везли мы технический спирт. Арвидс говорит: «Сейчас мы его попробуем». Все говорят: «Что ты, спирт для этого не годится. Всех предупредили». А он говорит: «Это мы сейчас узнаем — годится или не годится!» Глаза сверкают, не остановить его было. А считался спокойным человеком!

— Черти тут ни при чем, — уверенно произнес Антон. — Море… Одиночество… Тоска… Поговорить хотелось. Забыться. Без вина не мог. Жаль человека.

— Жаль, Антон. Ты, как всегда, рассуждаешь логично. Возразить нечего. И черти у тебя выразительные, смотришь на них, и начинает казаться, что где-то ты их уже встречал. Игрушки, а как живые!

— Игрушки? — переспросил Антон. — Я их только леплю в виде игрушек. Как солдатиков.

— Но делаешь чертей, а не солдатиков?

— Солдатиков выпускают фабрики. И к тому же они друг на друга похожи, в одной форме, а черти у меня все разные!

— Я тебя понимаю, — кивнул головой Янис. — Я до моря на заводе работал. На станке-полуавтомате. Весь день течет перед тобой металлическая лента, и станок через каждые десять сантиметров пробивает в этой ленте три отверстия. Ты помогаешь станку, потому что он полуавтомат. Вторая половина автоматизации — ты. Я понимаю — работа нужная, но для нее надо иметь определенный характер. Как у Илги. Она терпеливая, и, кроме семьи, школы, ей ничего не требуется. Дети, любимый муж, ученики — и все. А меня угнетало однообразие, тянуло мир посмотреть, другие страны. Я на флоте с низов начинал, с промрабочего. Разделывал рыбу на плавбазе. Потом взяли на сухогруз. В Японии был! В Финляндии! В Швеции! В море домой влечет, а дома зовет море. Так и мотаюсь между домом и морем. Нравится! Я такое видел! Раньше Илге рассказывал. Она слушает, но так, между прочим. А вот заговоришь о детях — вся внимание. Лучше моей сестрички матери не сыщешь! Повезло тебе с женой, Антон!

— Повезло, Янис. Под конец жизни повезло.

— Почему под конец?

— Не знаю, так подумалось.

— Хорошо, если просто подумалось. А то бывает, что человек предчувствует беду или кончину.

— Случается, Янис.