Степан Сарыг-оол - Повесть о светлом мальчике

Но когда они поняли, что привела к погибели их излишняя доверчивость, то бросились со связанными руками на мучителей. Только борьба была неравной, хотя и бились они ногами, отчаянно бились. Но разве могли они одолеть сильного врага?.. Говорят, что три или четыре их мучителя все же получили немалые раны и увечья.

Как только приезжий окончил свой рассказ, бабушка снова начала упреки:

— Удивительно, дети, как беззаботно и доверчиво живете вы! Скажите, зачем это понадобилось скакать в аал совсем чужого человека, Ноган-Хуулгана, да еще в такое тревожное время? Ни один разумный мужчина не должен пригубить напитка, даже если чашу поднесет писаная красавица, — пусть сначала хозяин отведает! Этого обычай требует: с одной стороны, в знак дружбы, а с другой — в знак верности.

— Подожди, мать, браниться!.. Если читать волку длинную молитву, он скажет: «Надолго затянулся этот разговор, даже хромая овца далеко убрела!» И следом за овцой убежит. Вот ведь в какое времечко живем! Слушать и обдумывать нравоучения некогда, надо действовать. Мертвому нужно захоронение, а плохому коню бич! Так чего ради мы сидим сложа руки! Не съездить ли нам «помолиться» к святейшему Ноган-Хуулгану? Что желал взять — взял, но что хотел отдать, пусть отдаст. Я правильно говорю? — спросил дядя Мукураш приезжего.

— Все правильно, только немного запоздал ты, Мукураш. Как только мы нашли погибших и привезли в наш аал, наутро уже ни одного монгольского аала на тувинском берегу Успа-Нура не оказалось: за ночь все на ту сторону успели откочевать. Мы, конечно, послали людей узнать, куда они подевались. Они их догнали, только в схватку открыто вступить не решились: что могли они сделать, немногие против многих? Побеспокоили лишь табун Ноган-Хуулгана, лошадей шестьдесят угнали — и все.

— Вот видите! Подлец преступление совершил, разжег пожар, а мирные монголы вынуждены из-за него откочевывать с тувинской земли.

Мне не терпелось рассказать обо всем услышанном Арандолу, и я принялся тормошить спящего приятеля.

— Ой, тур! Вставай скорее! Гляди, наши петли с пойманными сусликами коршун потащил! — Я орал прямо в самое ухо Арандолу, а тот бормотал что-то невнятное, еле открыв один полупроснувшийся глаз.

— Где? Что ты болтаешь… — А сам снова потянул на плечи сброшенную шубу.

Солнце заглянуло в дымоход, зайчики попали на лицо и глаза Арандола, он крепче зажмурился, хотел закрыться с головой, но я сдернул с него шубу и закричал:

— Иди скорее! Я тебе такое расскажу! Совсем необыкновенные новости! Ужас один какие! — и выскочил из юрты.

Только после этого Арандол наконец-то поднялся и вышел следом.

— Что случилось? Рассказывай, из-за чего шум поднял.

— Тюрбеты пять тувинцев замучили. Слыхал?

— Врешь!..

— Э-э, да я думал, что ты тоже не спал, а притворялся спящим! Э-эх, Арандол, мы с тобой от такого нашего мертвого сна очень многое пропускаем, ходим пустыми бочками! Слушай…

Пока мы разговаривали, подскакали четыре всадника, спешились и быстро вошли в юрту Мукураша. Через мгновенье вышли уже впятером, вскочили на лошадей и ускакали. За спинами у них были ружья.

Бабушка вышла следом, молча покачала головой, глядя туда, где скрылись всадники, а после долго молилась. Наконец она сказала нам:

— Дети, овечек гоните вверх на гору. А в обед обязательно пригоните к юртам. Теперь и двуногие могут ополовинить стадо или вовсе угнать, не хуже волков… Вот житье настало…

Тусклый серый цвет ранней весны в степи, наконец, сменился праздничным зеленым. Кончилось время черного чаепития, коровы снова начали доиться, теперь во всех юртах досыта едят простоквашу, творог, молоко. Лица ребятишек порозовели, а вокруг губ не сходили белые разводы от засохшего молока. Скотина тоже стала заметно красивее: клочкастая тусклая шерсть вылиняла, висела, колеблемая ветром, на кустах колючего караганника, а животные покрылись короткой блестящей шерстью, стали резвые, игривые, бока их округлились. Овцы с нетерпеньем ждали, когда же хозяева снимут и с них зимние шубы. Наступила пора стрижки овец.

Но, несмотря на тепло и обилие пищи, не было радости и легкости на душе у людей, как обычно в эту пору. Черная туча тревог все еще реяла над нами.

Однажды, когда дядя Шевер, заняв пустую юрту уехавшей на стрижку овец родственницы, приступил к каким-то таинственным занятиям, я тоже пролез в эту юрту и уселся в уголке, следя за тем, что делает дядя. Дядя чистил ружья, проверял порох в патронах, тряс их около самого уха, вытирал и аккуратно складывал в мешочек. Рядом с ним лежала его верная кремневка, до блеска отполированная временем. Сейчас было самое время добычи маральих пантов. Если бы дядя делал это в прежние годы, каждый бы, взглянув на него, подумал, что все помыслы дяди Шевера сейчас далеко в горах. Теперь же трудно угадать, где его мысли, на какой горе, о каком звере подумывает он… Я вертелся вокруг дяди, точно охотничья собака, увидевшая, что хозяин взял ружье. «Милый, хороший дядечка, на охоту собираешься? Это хорошо, хорошо, если так, это здорово! Далеко ли путь твой ляжет? Есть ли у тебя на примете добрый помощник?.. Надо же кому-то позаботиться о тебе, когда ты усталый возвратишься, костер разжечь, чай сварить. И зверя надо кому-то гнать на тебя… Не оставляй меня, дорогой дядя! Сердце разорвется, если ты не разрешишь сопровождать тебя», — хотелось мне крикнуть, как бывало. Но заговорил я совсем не так, как в прошлые годы, когда видел сборы дяди:

— Дядя Шевер, скажи мне: что же на самом-то деле происходит вокруг? Кто в вас стрелял в Улан-Коме? Одни говорят: китайцы, а другие спорят: русские. А еще мы слышали, что это были ученики хуре — будущие ламы! А пятерых наших людей убили монголы. Что же тут можно понять, кто с кем воюет, а, дядя?

Дядя посмотрел на меня долгим испытующим взглядом, словно хотел убедиться, я ли это так смело веду беседу. Как два скакуна в узком ущелье, сошлись его черные брови, но путь им преградила глубокая складка. Задумался. А потом вдруг слегка улыбнулся, его брови превратились мгновенно в веселых черных бабочек, разбросивших свои крылья, он опять начал заниматься своим делом.

— Вот вы, оказывается, какие любознательные молодцы! А кто вам сказал, что мы воюем? Разве идет война где-нибудь? Я не слыхал.

— Вот так здорово! Еще спрашивает! Всюду, в Западном и в Южном Танну-Оле, и русские, и китайцы, и монголы — все стреляли друг в друга. Да что ты думаешь, мы совсем маленькие, что ли? Разговоры слышим, уши есть! Говорят, будто еще не то будет, тувинцы с тувинцами скоро воевать начнут, как русские с русскими воюют! Это что за чудо такое?

— Хм! — удивился дядя. — Значит, вы так и есть мальчишки несмышленые, раз все еще ни в чем не разобрались! Разве с вами можно разговаривать как с мужчинами?