Альберт Гурулев - Осенний светлый день

Можно бы не рассказывать так подробно о Мойгатах, не сгущать краски, не нагнетать тоску, ведь сколько вокруг по-настоящему хороших, процветающих деревень, но надо: паскудство и пьянство опасно и тем, что оно заражает вокруг себя все. И людей. И тайгу.

Скверна, она еще и потому скверна, что не живет отдельно, сама по себе, а проникает во все, что рядом с нею. Ведь не были Мойгаты дурным селом, жили там люди как люди, и те, что остались после разора, из тех же самых, но как-то незаметно с появлением пришлых главным мерилом платы и отношений даже между ними стала бутылка. Огород вспахать — три бутылки, забор починить — две бутылки, будущее дело обговорить — всего ничего, бутылка делов. Тимоха Карасев и Костя Понягин, по-житейски битые, тертые, были почти уверены, что транспорт достанут.

Иван Логинов чувствовал себя в бригаде на вторых ролях, но не обижался и не тяготился этим, понимая, что он уже давно никакой не таежник и если когда-то в молодости что-то немного знал-умел, то с годами городской оседлой жизни почти все растерял, и главное — выносливость. И потому больше всего боялся стать для других обузой. И для себя решил жестко: если не удастся найти лошадей или трактор для заброски груза, то, как бы ни тосковала душа о тайге, дальше Мойгат никуда не ходить, вернуться в город. Себя-то, налегке, да по проторенной хотя бы лошадьми тропе затащить на хребет без излишних остановок и то дай бог. А торить самим тропу да нести груз и думать нечего.

— Не бойся, Иван, не бойся, — успокаивал его Глеб, хотя, конечно, понимал, что Логинов плохой ходок, задохнется на первых километрах, доведись тащить груз на себе.

Этими словами Глеб, скорее всего, больше себя успокаивал: он пригласил Ивана в тайгу и теперь, быть может, чуть сожалел о сделанном. Тем более вон какая бригада у него лихая подобралась. И потому больше, чем дома, начал опасаться за транспорт, и, когда Костя с Тимохой двинули в деревню на поиски трактора, как они сказали, «по старым адресам», суеверно напутствовал:

— Ни пуха, ни пера.

— Иди к черту, — с готовностью ответил Тимоха и рассмеялся, довольный собою.

Старые адреса не подвели. Не прошло и полчаса, как Костя с Тимохой вернулись в сопровождении двух мужиков. Один из них, как Иван понял из разговора, был трактористом, а другой его непосредственным начальником или, по крайней мере, человеком, от которого зависело дать трактор или не дать. О плате было уже все обговорено.

Застолье устроили на кухне в доме Ильи. Хозяйки не было. Ушла по своим делам. На кухне всем заправлял Тимоха. Он оказался поваром-любителем, мало того, умелым поваром, и вскоре на плите в большой сковороде шкварчало мясо, кипел чайник, а на столе исходили слезой два тонко нарезанных тепличных огурца, для апреля, прямо скажем, закуска царская. Механизаторы, чувствуя к себе столь уважительное отношение, сидели вольно, говорили смело, незаметно для себя набивая цену, рассказывая, какие страшенные снега намело нынче и что в сторону хребта еще никто не бил дорогу, они будут первыми.

— До второй речки мы вас довезем, это точно, — говорил тракторист, — дальше кто его знает. С прицепом, однако, нечего и думать.

— А если доски на рогатку постелить и на них груз привязать, то, может, тогда получится? — спрашивал Костя.

— Может, оно и получится, — мягчел душой тракторист. — Конечно, без тележки сподручнее в гору лезть…

Успокаивался душой и Иван Логинов, чувствуя, что не придется быть для бригады обузой, а тайга и кедровый промысел становятся для него реальностью, но одновременно понимая, что пакостное, нечистое дело творится с наймом трактора, но старался не дать этим мыслям проникнуть глубоко в душу, привычно думая: такова жизнь, не мне ее менять. Да и совсем по-дурному бы выглядело, если б он сейчас встал и сказал: не надо нам трактора, нечестное это дело, потащим манатки на себе. Будто бы от этих слов люди, числящиеся на работе, не взяли бы им не принадлежащую машину и не двинулись бы калымить, а стали бы делать свою работу, как тому и положено быть.

Иван изредка поглядывал на Глеба, стараясь понять, о чем он сейчас думает. Глеб, человек непьющий и старающийся в этом сбить Ивана на свою сторону, ответно поглядывал, чуть заметно усмехался, смотри, мол, как оно — быть пьющим. А мужики тем временем дошли до кондиции, когда трезвому сидящий с ним за одним столом человек уже кажется откровенно дураковатым, хамовато-назойливым, готовым смеяться недоброй шутке и повторяющим одну и ту же запавшую ему фразу.

Логинов хоть и не прочь был обогреть душу, да и вообще не привыкший от водки отказываться, выпивать сегодня, и под давлением Глеба, поопасился: и так после городского многолетнего сидения душа и тело порастеряли положенную нормальному человеку бодрость, истончилась душа, перестало тянуть сердце на подъемах, и он знал, что, если выпить сейчас хоть малость, завтра наступит упадок сил. И тогда, если придется что-то делать — хоть ложись в снег и помирай.

В разгар вечера идиллическая пьянка была нарушена появлением хмуровато-унылого мужика с пепельным, бескровным лицом, иссеченным густой, как на дряблой картошке, сеточкой морщин.

Глеб, увидя мужика, гоготнул, подавился смешком, отвернулся и стал сосредоточенно пить чай. Иван спросил:

— Ты чего?

Разговор за столом стоял громкий, вновь пришедшего шумно звали к столу, и Глеб, чуть перегнувшись к Ивану и не боясь быть услышанным, снова хохотнул и сказал полушепотом:

— Ты посмотри на его лицо. Вот допился бедолага.

Пепельный мужик хмуровато-обидчиво прошел к столу и сразу же потянулся за стаканом, без привычного ритуала чоканья, без всяких приличествующих в такой момент слов, запрокинул голову и вылил водку в приоткрытый рот. Мужик не сделал ни одного глотка, и жидкость просто скатилась в горло, как вода по трубе.

— Ты народ везешь? — спросил мужик тракториста, которого Иван уже выделял как «нашего тракториста», и тяжело придавил его взглядом.

— Да вот попросили… Отчего не отвезти?

— Я смотрю, дерьмо с тобой хорошо из одной чашки есть.

— Отчего это так? — с готовностью к пьяному скандалу вскинулся «наш тракторист».

— А торопишься больно. Все калымы хочешь сорвать. Мой черед теперь.

— Какой еще черед? Кто его устанавливал? А нынче еще вообще никто в тайгу не проходил.

Костя долгим взглядом посмотрел на Тимоху, словно молча и без слов сказал ему что-то, и Тимоха его понял и с некоторой досадой кивнул головой, соглашаясь. Похоже, что поспешили нанять технику мужики, вполне можно было бы сбить цену. Но дело было сделано, назад в таких случаях не отгребают — себе дороже — и Тимоха запел примирительно, спеша замять назревающий скандал: