Виктор Ильин - Повести

Всему в жизни приходит конец. Был он предопределен и для «Гряды». Нынешней осенью в пароходстве решили, что ремонтировать пароход не станут, а порежут автогеном и сдадут в металлический лом. В пассажирском агентстве и пароходстве рассуждали: «Гряда» свой срок отслужила, взамен ее лучше пустить пару скоростных крылатых судов. Это будет современно, в ногу с техническим прогрессом.

Как только на «Гряде» в затоне стравили пар из котлов, команда была оповещена о таком решении.

Матросы расстались с «Грядой» довольно равнодушно. Им предстоял долгосрочный отпуск, из которого, как правило, они редко возвращались на прежнее судно. Штурманы спешили на занятия в учебный комбинат и о «Гряде» не особенно тужили. Капитан? Ему сообщили, что после отпуска его назначат капитаном-наставником: хлопот меньше, а оклад больше, чем на «Гряде». Намечалась работа и для механика, его помощников, кочегаров и машинистов.

Не забыли о боцмане. Для Семена Семеновича Михалева кадровики изыскали должность в пассажирском агентстве, здраво прикинув: через год старику на пенсию, береговой оклад выше, и Михалев будет благодарен.

Боцман выслушал известие внешне совсем спокойно. Правда, Леонтий Васильевич, капитан «Гряды», почти ровесник Михалева и давний его сослуживец, заметил, каким напряженно-растерянным сделалось лицо боцмана, но капитану не хотелось вести с Михалевым длинное и трудное объяснение. Буркнув боцману: «Ты тут присмотри», он, отвернувшись, тиснул ему руку. Затем капитан наскоро попрощался с командой, подписал акт о постановке судна на зимний отстой и в тот же час покинул территорию судоремонтного завода.

«Гряда» стояла возле самого берега, в дальнем углу затона, уткнувшись носом в песчаный берег. Заплеск на берегу был в бельмастых лужицах: закамский ветер нагонял мороз. День-два — и закраины окантуют берег тонкой морщинистой пленкой первого льда, а затем, к концу недели, будто в одночасье, морщины на льду пропадут, и станет он полированным, твердым и прочным. И тогда можно будет безбоязненно ходить возле парохода, менять где следует обшивку, готовить к вымораживанию гребные колеса, а ближе к весне — очищать от ржавчины кронштейны обносов, кормового подзора, менять привальный брус, иначе говоря, совершать ту часть извечной речной работы, которая и называется зимним судоремонтом. У всех будет так, но не на «Гряде».

Не раз доводилось Михалеву видеть, как режут автогеном старые суда. Он уходил, не вынося этого зрелища. Все верно, флот необходимо обновлять, и кто-то должен резать старые посудины. Он понимал это умом, но сердцем принять не мог…

Вечерело. Над голыми тальниками, росшими на берегу затона, стала гаснуть алая полоска неба. Смолкло громыхание металла в котельном цехе, зажглись редкие, но сильные фонари на берегу, а боцман все еще медлил уходить с «Гряды».

Вот сейчас он заберет свой чемодан, закинет за плечи вещмешок и уйдет. Наверное, дома уже ждет супруга и сердится, теряясь в догадках и предположениях, почему муж не явился в урочный час.

И чего он тут торчит, старый пень? Что ему больше, чем другим, нужно переживать за «Гряду»?! Да и что он может сделать, чтобы помешать ее гибели, если не справился с этим даже сам капитан! Не справился или не захотел?

И боцман подосадовал на капитана: сбежал, словно бы обрадовался. А ведь капитан должен покидать судно последним. Впрочем, это при аварии, когда судно обречено на неминуемую гибель и когда уже испробованы все средства, чтобы спасти его, а здесь случай совсем другой.

Боцман запер каюту, вышел в холодный, продуваемый ветром пролет, поставил чемодан и вещмешок возле двери и поднялся на верхнюю палубу, туда, где размещались пассажирские каюты. Он шел по длинному, полутемному коридору и думал, что старый пароход, наверное, хранит в себе, в своих каютах память о тысячах людей: их голоса, походку, их радости и печали. Боцман не помнит их лиц, да и люди, наверное, не узнают его, если встретятся на берегу. В его памяти осталось лишь самое необычное.

Вот в этой каюте, мимо которой он проходит сейчас, умер пожилой инженер из Соликамска. В этой когда-то ехала семья: муж и жена с трехлетней дочерью. Девочка внезапно заболела, у нее поднялась температура. Случилось это в Казани, отец побежал за пенициллином в аптеку. До города нужно было добираться на трамвае. Отец девочки опаздывал, уже дали третий гудок. На пароходе все волновались, толпились на борту, вглядывались в берег. Мать на руках с девочкой порывалась выйти на пристань, но боцман уговаривал ее, обещал, что они задержат пароход, пока не принесут лекарство.

Однажды «Гряда» чуть не сгорела: взорвалась форсунка, и горящая струя мазута выплеснулась в кочегарку. Хорошо, что тогда не растерялся кочегар, успел перекрыть трубопровод, а потом сбил пламя огнетушителем. Сейчас этот кочегар ходит механиком на дизель-электроходе.

И что же? Значит, всему этому конец? Было да сплыло? А что поделаешь? Что?! Давеча капитан говорил какие-то слова о техническом прогрессе, о том, что наивно полагать, будто можно остановить этот самый прогресс. Но боцман вовсе и не думает так. Когда заменяют паровики дизелями, разве это плохо? Любой скажет: хорошо. И боцман в том числе. И опять-таки он согласен с капитаном: нельзя отставать от капиталистов, когда они тоже обновляют свой флот. Но ведь есть же разница, ради чего делает это судовладелец за рубежом и чем руководствуются товарищи из пароходства. Уж тут-то боцмана не сбить никому. Для капиталиста главное — деньги. А для нас? Для нас самое главное прежде любой прибыли — как она достанется. Ни в коем случае нельзя забывать, что мы растим нового человека, создаем новые отношения между людьми. И основой этих отношений является коллектив. Именно коллектив, а не сборище людей, зарабатывающих деньгу. Так что же? Выходит, зря потратил столько сил на то, чтобы создать коллектив на «Гряде», он, парторг, он, боцман?

Михалев спустился на нижнюю палубу, здесь ему стало чуть теплее, это еще согревали пароход не успевшие остыть котлы. Он закурил. Ехать в пароходство и требовать, чтобы экипаж коллективно перевели на новое судно? Допустим. Но новые суда дизельные. Значит, речь может идти лишь о верхней команде, а механикам, кочегарам, масленщикам придется распрощаться? Выходит, никак нельзя сохранить прежний коллектив?

Или махнуть рукой, и пусть все оно идет так, как намечено товарищами из пароходства? В самом деле, чего он будет морочить им головы со своими тремя десятками людей — подумаешь, коллектив! В пароходстве тысячи работают. И разве мало забот у руководителей: ежевесенне собирать матросов на суда, думать о графиках, о привлечении грузов, о судоремонте, о жилье и форме?