Виктор Ильин - Повести

До назначения на «Гряду» Немцев ходил в той же должности на «Севастополе», одном из пассажирских теплоходов линии Москва — Пермь. Был штурман худощав, высок, длинноног. Но была у него отличительная особенность: глаза такой неистовой, неправдоподобной голубизны, что казались синтетическими. Кроме того, он иногда после вахты играл на гитаре пьесу «Гибель «Титаника», которую выучил, овладевая курсом речного училища в Горьком.

На «Севастополе» состоялось знакомство Немцева с дочерью начальника бассейнового управления пути. В то лето дочь начальника кончила десять классов, и перед экзаменами в вуз отец отправил ее в круиз на теплоходе. Возомнив себя вовсе самостоятельной и потеряв девичью бдительность, бывшая десятиклассница за две недели сдружилась с Немцевым.

Когда «Севастополь» вернулся в Пермь, отцу и матери, встречавшим дочь, было заявлено, что во время рейса она вышла замуж. Штурман Немцев тут же предстал перед тестем и тещей во всем блеске накрахмаленного белого кителя, остро отглаженных клешей и неморгающих голубых глаз.

Тесть и теща оказались людьми, которые могут смело смотреть судьбе в глаза, принимать жизнь, какая она есть. Осенью была сыграна свадьба. Друзья Валерия Немцева, прослышав о свадьбе, прочили ему быстрое продвижение по службе: тесть считался на Каме фигурой видной.

После свадьбы молодая уехала в институт, а супруг стал ходить на работу в затон, где зимовал теплоход. В марте Немцев был уличен тещей в супружеской неверности и отлучен от квартиры. Затем суд расторг их брак, и из-за этого же пришлось ему сменить и место службы.

На «Гряде» Немцева встретили в общем-то доброжелательно. На торопливом общесудовом собрании он был избран редактором стенной газеты. Должность эта, как известно, предполагает наибольшую информированность, и поэтому штурман вскоре же узнал немало сокровенного об экипаже «Гряды» и в том числе о канители, в которую все попали из-за упрямства старого боцмана. И хотя боцман ничего плохого штурману не сделал, все равно в душе Немцева шевельнулось чувство неприязни к занудливому старикану, словно бы он, боцман, виноват в том, что молодой и способный штурман с транзитного пассажирского теплохода оказался на этой коробке.

В беседе с капитаном Немцев так и выразился, мрачно добавив, что коли все неладно складывается на «Гряде», если все против выхода судна, обязательно будет какой-нибудь компот. Капитан, однако, вопреки ожиданиям третьего штурмана посоветовал ему поменьше заниматься кулинарными предсказаниями, а обратить сугубое внимание на выполнение прямых обязанностей. Немцев понял, что капитан типичный службист и явно заискивает перед боцманом, у которого где-то в министерстве сильная рука. Капитану, разумеется, он об этом говорить не стал, а мысленно пожалел его за робость.

Впрочем, он быстро утешился, потому что дел и обязанностей у третьего штурмана на «Гряде» оказалось столько же, как и на транзитном легкаче. К тому же по молодости лет Немцев обладал одним качеством, которое, к сожалению, у некоторых остается на всю жизнь: у него не было своего мнения. Стоило ему услышать от пассажиров утверждение о чем-то, как Немцев охотно становился его сторонником. Друзья по службе на «Севастополе» не раз говорили про него: случись, пассажиры перестанут что-то утверждать или, наоборот, что-то отрицать, штурман Немцев непременно зачахнет и остановится в своем культурном росте и развитии.

Видимо, поэтому штурман и опасался «Гряды». На маленьком пароходе, в небольшом экипаже, при серой местной публике, которую перевозит пароход, сразу обнаружится, что он за птица. Только этим и можно объяснить разговор, который он затеял с боцманом Михалевым сразу же после того, как на собрании штурман был избран редактором стенной газеты.

Состоялся этот разговор незадолго до выхода «Гряды» из затона.

— Про научную организацию труда у вас здесь слыхали? — осведомился штурман, когда вместе с боцманом соскабливал пожухлые белила с рубки, готовя ее к покраске.

— А как же! — отозвался боцман. — Правда, мы и раньше это делали, только не знали, что НОТом называется. Ограждение у брашпиля поставили, травматизма не будет. Козырек у рулевой рубки приделали, штурманам солнце в глаза не бьет… И нынче еще кое-что придумаем.

— Вот-вот! — Немцев фыркнул и перестал шкрябать. — Смехота! Разве в этом НОТ?! НОТ, да не тот! — Он засмеялся и взглянул на боцмана с оттенком явного превосходства. — Научная организация труда — это когда в рубке радиолокатор, компас, авторулевой. Когда прогноз погоды по радио. Понятно?

— Понятно. Но неужто сюда все это ставить? — боцман прикинулся непонимающим. Он положил скребок, вытащил пачку «Беломора», прикурил, пряча огонь в ладонях.

— Зачем сюда? — снисходительно, словно малышу-несмышленышу, сказал боцману Немцев. — Да как же без этого? Вот поэтому-то и хотели порезать «Гряду».

Михалев внимательно взглянул на штурмана. Глаза у Немцева сияли безмятежной синей пустотой. Боцман даже слегка растерялся от этой безмятежности. Он еще не знал, что стоит за ней: то ли искренняя убежденность штурмана в собственной правоте, то ли просто желание подразнить собеседника. И чтобы разобраться, боцман спросил штурмана:

— Не помнишь, раньше какие названия были у судов? — И ответил сам себе: — «Спартак», «Урицкий», «Володарский», «Степан Разин», «Память Азина». А еще раньше — «Редедя», «Борец за свободу», «Волгарь-доброволец». А теперь? Почти одни «Волго-Доны», «Дунайские», «Балтийские» или еще чище — «ОМы» с номерами. Вся разница вроде бы в цифрах.

— Верно, — согласился Немцев. — Какая разница диспетчеру? Или вот еще электронные машины будут график планировать. Им-то какое дело до названий?

— Диспетчеру или машине все равно, — возразил боцман. — А тебе-то неужели все равно? А молодому матросу тоже все равно? Тут я с тобой не согласен. Имя у парохода должно быть звонкое, понятное, чтобы им гордились.

— Политграмота, — сказал штурман и скривился. — Начали про НОТ, а сбились на другое. Что нам план делает — политучеба, извиняюсь, или техника? Да если бы у нас новое судно было, мы бы безо всяких трали-вали на сколько хочешь любой план сделали!

— Да-а, — протянул боцман и вновь взялся за скребок, — ты даешь. Видно, чему на «Севастополе» вас учили.

— Посмотрим, чему здесь научат! — сказал Немцев и засмеялся. — И вообще брось-ка, товарищ боцман, меня перевоспитывать. Этого я не люблю в натуре! С матросами такую работу надо вести, а не с комсоставом.

«Эх, ты, комсостав! — хотелось сказать боцману, но он сдержался. — Ишь, технику ему дай, и все будет в ажуре. Техника не может быть ни хорошей, ни плохой, люди превращают ее в ту или иную. Придет пора, и пароходы уйдут. Они ведь, как люди, каждому свой срок дан, а кто же радуется и торопит, чтобы человек быстрее умирал? Все должно быть естественно, всему свой черед».